Ночь ночей. Легенда БЕНАПах - [56]
Согнутый в три погибели, как баба-яга с клюкой, головой и лицом, обращенными в землю, в отдалении появился Долматов. Он уходил в тыл. Туда, где, может быть, ему попадется что-нибудь с обозначением красного креста… Он появился ниоткуда, никого не хотел обременять собой, казалось, вот-вот растворится в этом нечистом поле… Ни одного минометчика рядом с ним не было.
— Может, помочь? — крикнул ему Курнешов.
Долматов отмахнулся, долго шел, а потом крикнул в ответ:
— Вон им помогай…
Оставалось оглянуться по сторонам и понять… Это был полный раздолб. Разгром. Ни с того ни с сего… В победоносном наступлении.
Трудно сказать, сколько времени прошло, потому что время остановилось. Те, кто остались в живых, и легкораненые брели к своим машинам. Где-то уже заводили моторы, казалось, вот-вот кто-нибудь умудрится двинуться вперед… Сам… Ведь колонна была разрозненная. Плохо организованная. Не защищенная… И вел ее не тот человек.
В небе с небольшим опозданием появились наши истребители — «лавочкины» и «аэрокобры», они вели себя в воздухе, как хозяева, покачивали крыльями, приветствовали раздолбанных землян, но сражаться-то было уже не с кем. Или пока не с кем. Наступила пауза. Надо было успеть что-то сделать… А что?..
— Почему никто не несет раненых? Кто будет собирать раненых и убитых? — спросил проходивший мимо сержант, а сам держался левой ладонью за шею, словно ему туда саданули оглоблей.
— Их там мно-ого… И убитые, — отозвался еще один.
Эта спокойная реплика оказалась последней каплей.
— Слушай кома-а-анду! — заорал взводный, как перед атакой и с такой решительностью, что все замерли и обернулись. — Все в це-е-епь! Вдоль дороги!.. Ни одного без раненого в колонну не пропускать!.. Силой оружия! — команду передавали вдоль шоссе.
Есть такие минуты, когда команду выполняют все и мгновенно. И не от того, что вымуштрованны или такие сознательные, а потому, что кожей и потрохом чуют: «ВСЕ! КУРКИ ВЗВЕДЕНЫ, И ТУТ НИКТО ПОВТОРЯТЬ НЕ СТАНЕТ…». И лица каменели, и глаза устремлялись в пространство.
— Из кабины его! Заглушить мотор!.. Выволакивай!
— Передайте: без раненых ни один через мост не переедет.
— У моста! Пулемет к бою!
— Давай-давай, тюря! Дорогой, не ленись… Двух приволоки — смотри, какой здоровенный, — тюря понуро пошел к берегу реки.
— А я туда побег, куда вы сказали, — уже заискивал какой-то хитрый солдатик, — тама уси целы. Как есть!
— Вот и хорошо. Теперь волоки хоть одного «во-он оттэдова» и «вперед на Запад!» Да не этого — возьми от реки. Этот и сам…
Курнешов и еще двое осторожно уносили тело Белоуса к штабной машине.
Несколько солдат пытались проскочить в колонну.
— Куда?.. Стоять!.. Стой, говорю!
— Да иди ты…
— Стой, сучий потрох!.. В глаза… И в виселицу…
— Да кто ты такой?!
— Потом уточнишь, — Иванов одним движением кисти выбил у него диск из автомата (это произвело впечатление) и, кажется, задел его по скуле.
— Ты… Ты… что? Ты… — другие настороженно останавливались.
— Раз мы на «ты», гвардии младший сержант, сразу вали вон туда. Принеси хоть одного раненого… И ты!.. И ты… Ни один без раненого в колонну не пройдет.
— Не бросать же своих где попало?.. — увещевал уже один другого. — А если бы тебя?.. Самого?.. И вот так бросили, как собаку?
— А сам-то, сам чего не идешь?!
— Почему? Я тоже…
— Убитых волочить? — зло спрашивал кто-то, подъелдыкивая.
— Волочить, умница, волочить. Правильно понимаешь. И неси вот сюда, с-с-сучок!
— Вот опять налетят, разнесут начисто. Всех… Какие заботливые нашлись…
— Пока ты ходить будешь, не налетят… Обождут. Обещаю.
Возвратился Курнешов и встал против взводного. Он в упор таращил глаза на него, но тот не замечал, он пребывал в тупой и глубокой отключке. Если еще недавно казалось, что у него энергии и напора хватит на пятерых, казалось, он сможет все: остановить, повернуть, преодолеть любое сопротивление… А тут, это было видно, силы вовсе покинули его, отступили — все тело, даже кисти рук и пальцы, непреодолимо тянуло к земле, как стопудовым нарастающим магнитом. Мышцы лица и глазницы словно потекли вниз к вытянутой шее — хоть вот прямо сейчас ложись на землю и погибай… Курнешов знал — бывает и такое… Тут кто-то окликнул их.
— Старшой, а старшой! — так старики солдаты называли молодых офицеров (им разрешалось). — Вы поглядите… Поглядите.
По всему полю от реки к дороге несли раненых и убитых. Тем, кому не хватало раненых, цеплялись за чужих, так что каждого уже несли один-два, а то и три человека. Кто-то натужно волок на брезенте очень тяжелого убитого… или сразу двух.
— Помогли бы вон тому… — сказал Курнешов.
И тут же один из автоматчиков побежал в сторону труженика.
— Вот это налетик, мать его… Мать его… Мать…
— Интересно, куда полковник со своей картой подевался?
— Штаны в реке полощет, курвин сын! Где остановил колонну?! Ну, где остановил!
— Говорят, его адъютанта на куски разнесло…
— Вон там лежит, целехонький. Но не живой.
— Джаз! Где джаз?! — внезапно заорал взводный. Можно было подумать, что он сверзился.
— Зачем тебе джаз? — испуганно спросил Курнешов.
— Джаз во время боевых действий исполняет обязанности похоронной команды! Так в приказе штаба корпуса. И духовой оркестр тоже…
Писать рассказы, повести и другие тексты я начинал только тогда, когда меня всерьёз и надолго лишали возможности работать в кинематографе, как говорится — отлучали!..Каждый раз, на какой-то день после увольнения или отстранения, я усаживался, и… начинал новую работу. Таким образом я создал макет «Полного собрания своих сочинений» или некий сериал кинолент, готовых к показу без экрана, а главное, без цензуры, без липкого начальства, без идейных соучастников, неизменно оставляющих в каждом кадре твоих замыслов свои садистические следы.
Это произведение не имело публикаций при жизни автора, хотя и создавалось в далёком уже 1949 году и, конечно, могло бы, так или иначе, увидеть свет. Но, видимо, взыскательного художника, каковым автор, несмотря на свою тогдашнюю литературную молодость, всегда внутренне являлся, что-то не вполне устраивало. По всей вероятности — недостаточная полнота лично пережитого материала, который, спустя годы, точно, зрело и выразительно воплотился на страницах его замечательных повестей и рассказов.Тем не менее, «Обыкновенная биография» представляет собой безусловную ценность, теперь даже большую, чем в годы её создания.
Фронтовой разведчик, известный кинорежиссер (фильмы: «Последний дюйм», «Улица Ньютона», «Крепкий орешек» и др.), самобытный, тонкий писатель и замечательный человек Теодор Юрьевич Вульфович предлагает друзьям и читателям свою сокровенную, главную книгу о войне. Эта книга — и свидетельство непосредственного участника, и произведение искусного Мастера.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Мария Михайловна Левис (1890–1991), родившаяся в интеллигентной еврейской семье в Петербурге, получившая историческое образование на Бестужевских курсах, — свидетельница и участница многих потрясений и событий XX века: от Первой русской революции 1905 года до репрессий 1930-х годов и блокады Ленинграда. Однако «необычайная эпоха», как назвала ее сама Мария Михайловна, — не только войны и, пожалуй, не столько они, сколько мир, а с ним путешествия, дружбы, встречи с теми, чьи имена сегодня хорошо известны (Г.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.