Ночь ночей. Легенда БЕНАПах - [34]
«Прорвал там враг наши позиции, не прорвал… СИЛЫ МОГУЧИЕ, НЕИСПОВЕДИМЫЕ, ДЕРЖИТЕ ВЗВОД И МЕНЯ КРЕПЧЕ КРЕПКОГО… НЕ ДАЙТЕ ОСТУПИТЬСЯ… ЧТОБЫ ВСЕМ ХВАТИЛО СИЛ СВОИХ… И ЕЩЕ: ЧТОБЫ КТО-НИБУДЬ ПОМОГ… ЧТОБЫ НИ ОДИН ИЗ НИХ НЕ СГИНУЛ, НЕ ПОГИБ… НЕТ, НЕТ И НЕТ — НЕ ДАЙ И НЕ ПРИВЕДИ… ПОМОГИ ВЗВЕСТИ ЭТИХ ПАРНЕЙ К СТЕНАМ ЗАДРИПАННОЙ МЕЛЬНИЦЫ, ОТ КОТОРОЙ ТАМ, НАВЕРНОЕ, «НИ КИРПИЧА» НЕ ОСТАЛОСЬ… КТО БЫ ТЫ НИ БЫЛ, КАК БЫ ВЫСОКО НИ НАХОДИЛСЯ, ПОМОГИ ХОТЬ ЧУТЬ — ОСТАЛЬНОЕ МЫ САМИ… ПОМОГИ… — ЗА МНОЙ НЕ ПРОПАДЕТ, НЕ ЗАРЖАВЕЕТ СПРОСИ У КОГО ХОЧЕШЬ».
А потом, уже на другом километре, добавил:
«СИЛЫ НЕБЕСНЫЕ, ПОГРУЖЕННЫЕ В ЭТОТ ГУТАЛИНОВЫЙ МРАК, ПЕРЕПУТАЙТЕ ТАМ, У НИХ, ВСЕ КОНЦЫ И НАЧАЛА… И ПУСТЬ БУДЕТ РАССВЕТ… ПУСТЬ ПРОНЕСЕТ НЕЛЕГКАЯ…»
Про говор не мешал ему ничуть ни работать, ни думать… Время летело, как обезумевший табун.
…Уже все они, мокрые, в пару, вытягивались пошире в цепь, чтобы не промахнуться, не пропустить эту, где-то здесь поблизости находящуюся мельницу или ее остатки — место назначения и возможная линия обороны всего батальона… Но поблизости ни одного выстрела, ни единой души… Ни окрика, ни шороха — не могли же они все так мастерски укрыться?.. Ни одного часового — что они, взбесились?
Без охранения!.. Продвигались вперед затаенно, на ощупь, уже как в разведке… Здесь можно было ждать любой неожиданности… Пустота! Только в отдалении шел не больно-то горячий бой и виднелись вспышки разрывов.
Впереди сразу двое закричали в голос:
— Стена!! — Так, наверное, на колумбовом корабле вопили: «Земля!»
Продвинулись вперед, и командир уперся руками в кирпичную стенку — ощупал ее… действительно полуразрушенная стена. Снова закрыли его плащпалаткой, проверил по карте — точность оказалась невиданная — «опять не поверят и станут слагать дурацкие легенды…» Стена разрушенной каменной мельницы — ошибки быть не могло (в округе не числилось ни одного каменного строения, кроме этого).
Он поблагодарил всех и послал вперед и в стороны искать хоть намек на присутствие батальона… Противника поблизости не было, но и следов батальона не оказалось. В пору было засомневаться, правильно ли они причалили к этой развалине… Могло произойти только одно: по дороге комбату передали другой приказ, и они изменили направление движения… Или… все они промахнулись и блуждают во мраке. От одного предположения появился озноб, то ли за себя, то ли за них за всех… На скорую руку командир развернул взвод в боевой порядок, нашли места для пулеметов, начали окапываться, выдвинули охранения. Сам расположился в развалинах, отправил сержантов на поиск соседей… Только-только разобрались, сквозь шорох и лязг лопат послышался надрывный шум мотора, похоже, бронемашина… Кто-то медленно, на ощупь, продвигался в темноте. Часовые пропустили, подъехал броневичок:
— Мельница?
— Мельница.
— Ну и тьмища — еле нашел.
— Здорово, Борис… — это был Токачиров. — Здесь все тихо. Даже…
Они узнали друг друга — тут темень была не помехой, но неловкость встречи скрывалась плохо. После истории с гибелью Андрюши что-то лопнуло, Борис нашел кого-то, за него сильно похлопотали, и он стал офицером связи при штабе корпуса… И вот его приятель, председатель, на боевой позиции со своим взводом изображает целый батальон, а Борис в роли строгого проверяющего штаба корпуса.
— Катаешься по самой передовой, не слишком ли опасно? — подцепил его взводный.
Борис сделал вид, что проглотил:
— Ты тоже не на передовой. Противника остановили километров восемь впереди. Так что… А где комбат?
— Проверяет фланги.
— Ну, так я доложу…
— Валяй… — сказал, а внутри похолодело: «За такую информацию могут и повесить!» (И правильно сделают, эта ложь — проступок стократ тяжелее получасового опоздания).
— В случае чего без приказа назад ни метра. Велено передать.
— Это и ослу понятно.
— Так ты комбату передай… — голос у Бориса треснул (он догадался).
— Какой разговор. Будь!.. — прозвучало как «Мотай отсюда!»
«Борис не мог не догадаться, что здесь без малого пустота — нет здесь никакого батальона… Ну а если понял и промолчит… тогда и ему не поздоровиться — голову закладывает…» Машина фыркнула и укатила вместе с дорогим отщепенцем. И вот только тут взводного проняло по-настоящему: «Куда же делся весь батальон? Если проверяющий прикатил сюда, значит, батальон должен быть здесь, а не в другом месте… До рассвета еще далеко. Если враг прорвется, то взвод больше чем минут на пятнадцать-двадцать их здесь не задержит. Да и обойти их ничего не стоит… Взводный сразу решил сколотить узел круговой обороны вокруг развалин и остатка подвалов… «Вот придет рассвет, и если не ясней, го светлей станет… Чего зря гадать…» Но люди были на удивление спокойны, разве что подшучивали над бедными, блуждающими во тьме батальон дам и.
Бой в отдалении то разгорался до напряженной артиллерийской дуэли, то начинал затихать (немцев воротило от действий по ночам, их можно было понять, но можно было и попрезирать за это же).
Никому никогда за все время войны не рассказывал Нил Петрович Беклемишев скромную историю своей семьи, своего рода и свою собственную. Был он по характеру и по воспитанию человеком сдержанным, го-оса не повышал, даже тогда, когда и следовало, больного военачальника из себя не строил. А природой был создан ладно, на совесть: плотного атлетического сложения, роста чуть выше среднего, голова крупная, бритая, отменно круглая и не глупая; выразительно спокойное, в меру мужественное лицо без малейшего намека на армейскую позу или вычурность; речь по чистоте среднерусская, московская, грамотная, уважительная. Никогда не приспосабливался к простонародной и без признаков фронтового жаргона — так что не матерился никогда, что вызывало удивление, а в эшелонах командных и генеральских даже подозрение.
Фронтовой разведчик, известный кинорежиссер (фильмы: «Последний дюйм», «Улица Ньютона», «Крепкий орешек» и др.), самобытный, тонкий писатель и замечательный человек Теодор Юрьевич Вульфович предлагает друзьям и читателям свою сокровенную, главную книгу о войне. Эта книга — и свидетельство непосредственного участника, и произведение искусного Мастера.
Это произведение не имело публикаций при жизни автора, хотя и создавалось в далёком уже 1949 году и, конечно, могло бы, так или иначе, увидеть свет. Но, видимо, взыскательного художника, каковым автор, несмотря на свою тогдашнюю литературную молодость, всегда внутренне являлся, что-то не вполне устраивало. По всей вероятности — недостаточная полнота лично пережитого материала, который, спустя годы, точно, зрело и выразительно воплотился на страницах его замечательных повестей и рассказов.Тем не менее, «Обыкновенная биография» представляет собой безусловную ценность, теперь даже большую, чем в годы её создания.
Писать рассказы, повести и другие тексты я начинал только тогда, когда меня всерьёз и надолго лишали возможности работать в кинематографе, как говорится — отлучали!..Каждый раз, на какой-то день после увольнения или отстранения, я усаживался, и… начинал новую работу. Таким образом я создал макет «Полного собрания своих сочинений» или некий сериал кинолент, готовых к показу без экрана, а главное, без цензуры, без липкого начальства, без идейных соучастников, неизменно оставляющих в каждом кадре твоих замыслов свои садистические следы.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.