Ночь навсегда - [3]

Итак, никто не знает, где они. Даже возлюбленная продавщица. Не сообщил ей Х., куда собирается в отпуск, не хотел, чтобы она наезжала к нему в гости — а она наверняка бы так поступала, — собирался отдохнуть от всех, в том числе от этой женщины. Кроме того, давно пора было обдумать их отношения, в деталях представить их дальнейшую жизнь. Здесь, в спокойной одинокой глуши, решения принимаются легко и безболезненно, как бы сами собой.

Господи, о чем он думает? Особо опасный преступник…

Вот и калитка. Выложенная плитами тропинка, неприветливый сумрачный огород. В доме у хозяев горит свет — старички не спят еще, — и во времянке тоже… «Антон шалит, — мгновенно вскипает отец. До сих пор не спит, озорничает. И так мозги набекрень, а он, видите ли, озорничает!» — кипит отец, врываясь в наполненную электричеством комнатушку.

Сына во времянке нет. Шкаф, стол и сумки выпотрошены, вещи раскиданы, есть только свет и тоскливое ощущение разгромленности. Заднее окно почему-то приоткрыто… Х. берется рукой за косяк. Кто-то большой и страшный трогает его сердце — большими липкими пальцами. Где ребенок? Выдираясь из вязкой пелены паучьих прикосновений, Х. бежит к дому хозяев, ему кажется, что бежит, он уверен, что бежит… У стариков? Телевизор смотрит? «Антон!» — зовет отец, одиноко и трагически, срывающимся петушиным звуком.

Он рвет дверь на себя, вбегает в прихожую и тут же падает, споткнувшись обо что-то, предательски лежащее на полу.

Кухня и прихожая — одно помещение. В доме слишком мало места, чтобы можно было позволить себе иметь отдельно и кухню, и прихожую. На газовой плите, работающей от баллона со сжиженным пропаном, горит газ. Плита стоит на столике — на том самом, об который Х. ударился лбом. Хорошо, что лбом, а не глазом, — понимает он позже, много позже. Дед скорчился у порога, именно это неожиданное препятствие и попалось человеку под ноги. То, что труп был когда-то дедом-хозяином, видно только по одежде, ни как не по лицу. На лицо попросту невозможно смотреть, его нет, вместо лица что-то красное, пузырящееся, оскаленное. И к тому же — нож. Длинный, хозяйственный. Торчит из шеи — сзади. «Антон!» — рыдает Х., поднимаясь, не чувствуя боли, ничего не чувствуя. И торопится куда-то, торопится. «Ан-то-он!» Тело бабки обнаруживается рядом, в соседней комнате, сразу возле входа в прихожую. Строго говоря, бабка и там и здесь одновременно, лежит на пороге — тело в комнате, зато голова уже в прихожей, почти под умывальником.

Больше Х. ничего не помнит из увиденного. Потому что отчетливо слышит глухое, далекое: «Папа!.». Он мечется, рыдая. «Папа, ну где ты!» — жалобно зовет сын, откуда-то извне дома, из огорода; впрочем, Х. и так уже на воздухе, под черным небом, бежит, спотыкаясь о грядки и, наконец, замирает.

Сын стоит возле времянки — одетый в пижаму, выпачканный в земле, дрожащий…

И человек вдруг спокоен. Толчок — и все кончилось. Как мало человеку нужно было, чтобы вернулась реальность, временно покинувшая измученные жизнью мозги. Только сердце колотится, да алые кляксы в глазах стоят. Переполненный счастьем, человек командует:

— Домой, быстро!

Как мало нужно, чтобы вновь стать мужчиной.

— А что там? — вибрирует голос мальчика.

— Там? — спрашивает отец. — Там все нормально. Одевайся, не задавай глупых вопросов.

В спешке хватаются какие-то вещи, пихаются в огромную дорожную сумку, предназначенную специально для таких вот поездок. Сборы не отнимают много времени, хотя, им и мешают суетящиеся в помещении голоса. Мужской и детский.

Что здесь произошло?

Очевидно, просто повезло. Антон вовремя проснулся, услышал, как кричат хозяева дачи, испугался, вылез в окно и спрятался под скамейкой. Мужики его не заметили, не нашли. Мужики в красивых таких кроссовках — ничего, кроме обуви, мальчик не разглядел. Ругались разными плохими словами. А потом побежали на железнодорожную станцию, решили, что отец и сын успели удрать. Мальчик очень четко слышал их разговоры: мужики были громкими, ничего не боялись. Зато мальчик боялся, никак не мог вылезти из-под скамейки, даже когда папа вернулся, потому что думал: это не папа, а еще думал, что мужики спрятались и ждут…

— Вот, значит, как? — шепчет Х., шально озираясь по комнате. — Все правильно, ты у меня герой…

Действительно ли он спокоен? Холод в голове и тяжесть в руках. Теперь его будут подозревать в убийстве несчастных стариков, которое произошло сразу после объявления о розыске опасного преступника Х., а ему останется только невразумительно бормотать о мужиках в кроссовках и правдиво бить себя в грудь. Надо бежать. Но куда убежишь, если на железнодорожной станции караулит неизвестно кто, неизвестно за что! Причем, гости могут вернуться, чтобы снова проверить дачу — в любой момент!

Наверное, он что-то говорил вслух, поскольку Антон испуганно сообщает ему в ответ:

— Тот участок, который сзади за нашим, пустой. Мы с мальчишками клубнику там едим без спроса.

— Почему пустой?

— Не знаю, папа. Но точно. Мальчишки сказали, что можно, потому что этот дядька сейчас в городе живет, а приезжает сюда только в выходные.

Думать было некогда, тем более о неприкосновенности чужой собственности. Нужно решать. Антон, полностью готовый, одетый, со своим любимым рюкзачком на плечах, уже выглядывает из домика наружу.