Ночь генерала - [43]

– Подписывай, чего раздумываешь? – нетерпеливо вырвалось у Крцуна.

– Мне ваше помилование не нужно. Я требую свидания с женой.

– После того, как подпишешь. Без этого ничего не выйдет. И что ты так спешишь, Дража? Подпиши и будешь с ней видеться часто. Мы тебя тогда не расстреляем. Маршал дал слово, а его слово верное.

– Никогда. Уходите отсюда. Мне не нужно помилование. Не нужно мне и свидание с Елицей.

– Может, ты, кобель, еще потребуешь, чтобы я привел к тебе Наталию?

– Вон! – он вскочил с кровати. – Убирайтесь вон! – По его голосу чувствовалось, что он оскорблен.

– Ну, если ты считаешь ниже своего достоинства обращаться к Президиуму Народной скупщины, ты можешь сочинить письмецо маршалу. Вот, примерно, так: «Дорогой товарищ Тито, великий гений и величайший маршал, признаюсь, что я шпион буржуазной Америки и что сотрудничал со всеми оккупантами, нижайше прошу тебя…» Эх, мать твою, какой же я умный! – искренно восхитился Пенезич самому себе. – Я же просто гений! Ты глуп как пень. Слушай и пиши, что тебе диктует умный человек, генерал. И решайся поскорее, пока у меня не прошло хорошее настроение и пока сюда не привели Калабича!

– Я уже обо всем подумал, – ответил Дража, разрывая на клочки прошение о помиловании. – Сжав в кулаке обрывки, он бросил их в лицо Пенезичу.

Пенезич, которому комок бумаги попал в глаз, от неожиданности сделал шаг назад, испуганно оглянулся по сторонам. Генерал, не обращая внимания ни на изумленных охранников, ни на их винтовки, подошел к Пенезичу и дал ему пощечину.

– Пошел вон, босяк! – прогремел его голос.

Тут же сильные руки охранников схватили его, и от этого рывка очки свалились на пол. Пришедший в себя от неожиданной пощечины и унижения, Крцун ударил носком сапога генерала в живот и тут же кулаком в бровь. Тонкая струйка крови поползла вниз по щеке.

– Бандит, четник, ты проклянешь тот час, когда тебя мать родила! – Он ногой наносил удар за ударом по телу Дражи, распростертому на полу, в то время как охранники заламывали и связывали ему руки. – Ты, гад, меня бить, рвать и портить народные документы и народное имущество! – Пенезич нагнулся и поднял с пола смятые клочки бумаги. – Жри, враг народа! – он попытался запихать Драже в рот комок бумаги, но тот крепко стиснул зубы. – А не хочешь жевать, придется подобрать с пола языком, – Крцун начал рвать куски бумаги в мелкие клочки и посыпать ими пол вокруг дырки в полу, служившей туалетом.

– Тащите бандита сюда, – приказал он охранникам. – Пусть ртом соберет каждый кусочек народного имущества.

«Господи, Боже мой, убей меня сейчас, не дай этим скотам наслаждаться моим унижением, – молился он про себя, пока они тыкали его носом в вонючую дыру. Как я хочу умереть сейчас же, пусть их преступление будет всем видно. О, Боже мой, о, Господи…»

– Подыхай в дерьме. Зови своего Трумэна и де Голля, да еще и эту скотину, короля, пусть-ка они тебе сейчас помогут! – визгливо кричал Крцун, но Дража его не слышал.

– Готов! Не дышит больше, товарищ генерал! – крикнул один из охранников.

– Облейте бандита водой! И не убирайте его отсюда.

Струя воды из крана, ударившая в голову, быстро привела его в чувство. Он задыхался.

Кровь сочилась из разбитого носа. Сквозь застилавшую глаза мглу он видел, как Крцун вытирает об одеяло подошву сапога.

– Ты прекрасно выглядишь, – воскликнул Пенезич. – Бора, беги к начальнику тюрьмы за фотоаппаратом. Пошлем генералу де Голлю снимок его товарища по академии… Стой, Бора, – передумал он в тот же момент. – Срочно приведи сюда Николу Калабича. Пусть-ка два бандита посмотрят друг другу в глаза.

Крцун с сигаретой в зубах стоял над распростертым на полу Дражей, наблюдая за реакцией своей жертвы. Ловил взглядом выражение глаз, гримасы лица. И ждал, не скажет ли он что-нибудь.

– Мне кажется, генерал, ты не понял моих слов. Сейчас товарищ Бора приведет сюда Николу Калабича!

Дража старался скрыть взгляд, он не хотел, чтобы была видна горечь, поднявшаяся из глубины его души. «Я лгал, – думал он, – и обманывал сам себя. Я ведь знаю, что он меня предал, но все равно ищу все возможные и невозможные оправдания и аргументы. А теперь этот страшный человек сможет ликовать. Командир моей гвардии увидит меня в таком положении, и я увижу его. Позор, позор для меня, позор для него и наслаждение для Крцуна. Боже, зачем ты не хочешь взять меня к себе? Закрою глаза и даже не посмотрю на гада. И не скажу ни слова».

– Калабич тебя предал, а сейчас я прикажу ему тебя убить, – язвил Пенезич. – Он это хорошо умеет, твой батька Пера… Только он не просто заколет тебя ножом, а сначала воткнет его тебе в ушко, потом в нос, потом штыком в глаз! Эта ночка покажется тебе длинной, и ты будешь молить Бога, чтобы поскорее наступил рассвет, мать твою велико-сербскую!

– Товарищ генерал, бандит доставлен! – часовой втолкнул в камеру какого-то заключенного.

– Идиот, мать твою, это же не он! – заорал на часового Крцун. – Как тебя зовут, оккупантский прихвостень? – обратился он к заключенному.

– Никола Тарабич, – ответил тот дрожа. В крестьянской одежде, обросший бородой, он испуганно оглядывался по сторонам.