Ночь для двоих - [42]

И она поцеловала его опять.

Он не отстранился, позволил ей чуть прикусить его нижнюю губу и лизнуть горло. Маркиз издал негромкий сдавленный звук, и она слегка укусила его в том месте, где шея соединяется с плечом.

— Где вы научились этому? — спросил он, часто дыша.

Разве такому учатся?

— Я делаю только то, что хочу, — сообщила она. Справедливости ради следует отметить, что ей очень хотелось вонзить в него зубы, как иногда кусают золотую монету, чтобы удостовериться в ее подлинности.

— Вы совершенно пьяны, леди Вир.

— Что это значит? — Ответа она дожидаться не стала и еще раз поцеловала маркиза. Целовать его, прикасаться к нему было так приятно, что она просто не могла удержаться.

Вир слегка надавил ей на плечи. Через мгновение Элиссанда сообразила, что он предлагает ей лечь. Она так и сделала, все еще прижимаясь к нему и покрывая его поцелуями.

— Мне не следует быть здесь, — сказал он и растянулся рядом. — Я тоже мертвецки пьян.

Никому из них не следовало быть здесь. Дом леди Кингсли не должен был подвергнуться нашествию крыс, а камберлендские Эджертоны должны были проявить любезность и взять ее после смерти родителей.

Элиссанда была полна раскаяния. Конечно, он имеет все основания злиться на нее. Она манипулировала им, да что греха таить, она вынудила его жениться. А он был добрым и терпимым. Разве удивительно, что она стремилась к нему, желая оказаться в безопасности в столь смутные времена?

Она приподнялась на локтях и опять начала целовать его, прокладывая поцелуями дорожку по груди вниз.

Маркиз остановил ее, Но только для того, чтобы вытащить последние заколки из ее волос. Блестящая грива упала на правое плечо.

— Их так много, но они очень легкие... воздушные...

Элиссанда улыбнулась комплименту и опустила голову к его пупку. Он снова остановил ее, крепко взяв за плечо. Неожиданно ей пришел в голову вопрос.

— А почему ты становишься твердым?

Его глаза снова стали напряженными.

— По разным причинам, в том числе из-за того, что ты меня целуешь и тащишь в постель.

— Но зачем?

— Возбуждение необходимо для действия.

— Ты сейчас возбужден?

— Да, — после короткой паузы сказал Вир.

— Тогда о каком действии идет речь?

— Я не должен, — пробормотал Вир, поворачиваясь к ней. Элиссанда сразу почувствовала его возбуждение. — Я не думаю головой.

Маркиз сдавленно усмехнулся и наконец прикоснулся к ней. Конечно, он дотрагивался до нее и раньше, провожая к столу или помогая сесть в экипаж. Но сейчас он впервые коснулся ее с нежностью, не имея никакой цели — только чтобы почувствовать ее.

До того как тетя Рейчел совсем сдала, она иногда гладила Элиссанду по голове, похлопывала по плечу или по руке. Но это было очень давно. До этого момента Элиссанда и не подозревала, насколько ей не хватает ласковых прикосновений. Вир погладил ее лицо, плечи, руки, спину.

И поцеловал ее, погрузив в океан удовольствия. Когда он отстранился, Элиссанда сказала:

— Я хочу больше.

— Больше чего?

— Больше тебя.

Тогда он раздел ее, оставив только пару белых чулок. Ей следовало быть в смертельном ужасе, оказавшись обнаженной в руках мужчины, но она чувствовала лишь небольшое смущение.

— Что я делаю? — бормотал он, целуя ее шею.

Элиссанда дрожала от наслаждения.

— Ты делаешь меня самой счастливой, — шепнула она.

— Ты уверена, что вспомнишь об этом завтра?

— А почему нет?

Вир загадочно улыбнулся и стал прокладывать поцелуями дорожку по ее груди вниз — точно так же, как это делала она. Выдыхаемый им воздух коснулся ее возбужденного соска. Элиссанда напряглась — ощущение было незнакомым, но удивительно приятным и стократ усилилось, когда Вир взял ее сосок в рот.

— Тебя нетрудно сделать счастливой, — усмехнулся он.

Действительно нетрудно. Немного свободы, чуть-чуть безопасности и капелька любви — о большем она никогда и не мечтала.

Маркиз продолжал знакомить ее с новыми необычными ощущениями, и Элиссанда чувствовала себя абсолютно счастливой. Когда же он, наконец, разделся, размер и твердость его мужского естества не испугали ее. Он, несомненно, знает, что делает, хотя она с некоторой тревогой думала о том, что он собирается сделать с ней.

— Я об этом сильно пожалею утром, — тихо сказал он.

— А я нет, — уверенно ответила Элиссанда.

Он чмокнул ее в подбородок.

— Думаю, что ты обязательно пожалеешь, и очень сильно, но, боюсь, я уже не могу остановиться.

Вир завладел ее ртом и лег сверху. Его тело было твердым и горячим. И он... он…

Элиссанда вскрикнула. Она не собиралась кричать, но ей было больно, очень больно.

Поцелуи и ласки должны были сделать этот момент если не приятным, то, по крайней мере, терпимым. Но не сделали. Боль обожгла, причем в самом чувствительном месте.

По ее лицу снова побежали слезы. Почему все и всегда было трудно? Все. Даже этот такой удивительно приятный момент не обошелся без острой боли. Но ведь в этом нет никакой вины ее супруга. Ведь даже в Библии написано, что рожать детей предстоит в муках. Видимо, об этом и шла речь.

— Прости, — дрожа, проговорила она, — мне очень жаль. Пожалуйста, продолжай.

Однако Вир откатился в сторону. Она зашипела от боли и приготовилась вытерпеть что-нибудь еще более неприятное, однако супруг уже встал. Она слышала, как он одевается. Вернувшись, он принес платок, пахнущий Ливаном, и вытер новые слезы.