Маркиз Вир был человеком немногословным.
Это утверждение, однако, поразило бы всех, кроме очень узкого круга его самых близких друзей и знакомых. Судя по общему мнению, лорд Вир говорил много. Даже слишком. В этом мире не было предмета, каким бы незначительным или, напротив, трудным для понимания он ни был, о котором вышеупомянутый лорд не был готов высказать свое мнение. Зачастую даже не одно. Бывали времена, когда невозможно было прервать его велеречивые разглагольствования по поводу недавно открытого класса химических веществ, известных как прерафаэлиты[1], или забавных кулинарных пристрастий пигмейских племен центральной Швеции.
Лорд Вир также умел хранить секреты.
Но любой, кто рискнул бы озвучить это утверждение, был бы моментально поднят на смех окружающими. Все дело в том, что общественное мнение считало лорда Вира человеком, вообще не знающим, что такое секрет. Он был не просто говорлив. Он выбалтывал собеседнику даже самые личные, порой интимные сведения, еще не успев приподнять шляпу в приветствии.
Он с готовностью рассказывал о своих трудностях в ухаживании за женщинами. Его отвергали уже на самых ранних стадиях знакомства и удивительно часто, несмотря на его довольно-таки высокое положения пэра королевства. Он без малейших колебаний распространялся о состоянии своих финансов, хотя оказалось, что он не имел ни малейшего представления о размерах своего состояния, поэтому его выводы были, по меньшей мере, спорными. Иногда лорд Вир даже сообщал своим собеседникам, вернее, собеседницам, какого размера его мужское достоинство. Причем обычно находилась разбитная вдовушка, готовая это подтвердить, — охотниц покувыркаться с ним в постели было великое множество.
Иными словами, лорд Вир был полным идиотом. Правда, его душевное здоровье обычно сомнению не подвергалось. И никто не считал его слабоумным, не способным позаботиться о своих повседневных нуждах. По общему мнению, он был забавным идиотом, невежественным и надутым, как индюк, глупым до крайности, однако милым и безобидным. В высшем обществе его, пожалуй, даже любили за то, что он был не такой, как все, и выказывал абсолютную неспособность запомнить все, что ему говорили, не имеющее отношения к еде, питью и ночным забавам.
Маркиз не умел стрелять — его пули могли попасть в мишень лишь по чистой случайности. Ручки и рычаги он всегда поворачивал в противоположном направлении. А его способность оказаться не в том месте не в то время стала воистину легендарной. Поэтому, узнав, что он в очередной раз стал свидетелем преступления, никто обычно и ухом не вел.
В течение тринадцати лет, прошедших после несчастного случая во время верховой прогулки, он был настолько полным, законченным идиотом, что ни один человек, не посвященный в его тайную деятельность, ни разу не заметил ничего странного в его близости к самым сенсационным криминальным происшествиям, причем незадолго до того, как они были успешно разгаданы, а преступники оказались в руках правосудия.
Маркиз вел, мягко говоря, интересную жизнь. Иногда другие агенты короны, знавшие о его истинной роли, удивлялись, каким образом ему удавалось с таким блеском исполнять роль блаженного идиота. Но им это выяснить так и не удалось, поскольку он был человеком немногословным и умел хранить секреты.
Конечно, ни один секрет не может оставаться секретом навсегда. Начало конца секрету лорда Вира положила весьма энергичная молодая леди сомнительного происхождения, использовавшая столь же сомнительные методы.
Этой особе по необъяснимому капризу судьбы было суждено стать маркизой Вир.
Крысы были идеей Вира. Точнее, его шуткой.
Приближался конец сезона, и Лондон стремительно пустел. Утром Вир проводил своего брата, а завтра и сам собирался отправиться в Глостершир. Не было времени лучше, чем начало августа, чтобы с бесхитростным видом объявиться в загородном доме, куда его никто не звал, и заявить, что он получил приглашение. В конце концов, когда по дому и поместью слоняется тридцать гостей, одним гостем больше или меньше, роли уже не играет.
А сегодняшняя встреча была посвящена Эдмунду Дугласу, владельцу алмазной шахты, который вел затворническую жизнь и которого подозревали в вымогательстве.
— Мы должны проникнуть в его дом, — сказал лорд Холбрук, связной Вира.
Холбрук был на несколько лет старше маркиза. Когда Оскар Уайльд стал главной литературной знаменитостью страны, Холбрук отпустил длинные волосы и при любом удобном случае напускал на себя вид апатии и внутренней опустошенности. Теперь, когда Уайльд отбыл в позорную ссылку[2], вялость Холбрука сопровождалась короткими волосами и более или менее открытым проявлением нигилизма.
Вир взял большой кусок савойского бисквита. Бисквит был воздушным, пористым и достаточно плотным, чтобы на него можно было намазать целую ложку абрикосового джема. Холбрук сумел хорошо организовать снабжение своих конспиративных квартир в центральной части Лондона, так что, когда бы в них ни появлялись его агенты, их всегда ожидала прекрасная выпивка и вкусная выпечка к чаю.
Сидевшая в другом конце безвкусно обставленной гостиной — этот дом, расположенный неподалеку от Фицрой-сквер, долгое время снимали для содержанок — леди Кингсли приложила к губам платочек. Это была симпатичная брюнетка, ровесница Холбрука, дочь баронета и вдова рыцаря.
