Ночь без права сна - [73]

Из рассказа Яна Шецкого Анна узнала, что десять лет назад он потерял родителей — погибли во время железнодорожной катастрофы. Осиротевшего мальчика взяла на воспитание тетка, сестра матери, хозяйка небольшого бара во Львове.

Не требовалось особенной наблюдательности, чтобы заметить — молодому человеку не вольготно жилось у тетки. И хотя на Шецком был приличный костюм, за обедом он ел торопливо, жадно, как человек, редко евший досыта.

Уступив уговорам товарища, Ярослав зашел с Тарасом к Яну Шецкому и пробыл там около часа. Шецкий читал свои стихи. Одно лирическое стихотворение очень понравилось Ярославу. Он даже изъявил желание положить его на музыку.

Возвратившись домой, Ярослав снял костюм и повесил его в шкаф. Потом освежился под душем, надел белые парусиновые брюки, фланелевую рубашку, наскоро пообедал и в мягких домашних туфлях бесшумно вошел в комнату матери.

Анна читала в постели. Увидев сына, она отложила книгу и улыбнулась.

— Почему ты одна в доме, мамочка? — спросил Ярослав, целуя ее.

— Пани Миля понесла лекарство больному старику. Бедный Давидка, его дедушка очень плох, совсем ослеп… Пани Миля оставила тебе обед на столе.

— Спасибо, я уже поел.

— Ты так сияешь радостью, сынок…

— Последние дни у меня действительно радостные, — признался Ярослав. — Даже не верится, что я скоро увижу Каринэ… Я больше не хочу расставаться с ней…

Глаза сына сказали Анне больше, чем могли сказать слова.

— Да, сынок, я очень хочу, чтобы ваши судьбы слились в одну.

— Только бы она приехала до твоего отъезда в Карлсбад.

— Я могу подождать ее. — И полусерьезно, полушутя добавила: — Где это видано, чтобы мать на свадьбе единственного сына не отплясывала бы мазурку?

— О мамочка! — залился тихим смехом Ярослав. — Как бы я был счастлив…

Ярослав сел за рояль. Взял несколько мажорных аккордов. Потом, положив руки на клавиши, повернулся к матери и спросил:

— «Прощание»?

— Да, сынок, — нежно зажмурила глаза Анна.

Под пальцами Ярослава инструмент послушно запел лирическую, полную грустного раздумья мелодию. Но вот в музыке гневно зазвучал призыв к борьбе…

Как-то, проиграв «Прощание», Анна рассказала сыну легенду о том, будто автор ее, польский революционер, написал эту музыку собственной кровью на стене камеры в ночь перед казнью. С тех пор, играя это произведение, Ярослав мысленно переносился в темницу, где томился узник…

…Ночь. Последние часы перед казнью. Узник не спит. Его обступили воспоминания, и среди них самые дорогие — воспоминания о родине, о матери, которая благословила сына на трудный путь борьбы. Нет, узнику не хочется расставаться с жизнью! Там, в родном краю, его ждет не дождется старушка мать. Она не знает, что как только первый луч солнца коснется решетки тюремного окна, в коридоре темницы застучат шаги палача, который накинет петлю на шею ее сыну… И кто еще может так надеяться и ждать, как мать? Мама, твои старенькие ноги будут семенить по росистой траве к тракту, чтоб первой встретить почтальона и узнать, нет ли весточки от сына… И будто ничего не случилось с ним, солнце, как всегда будет смеяться, лаская мир, лес будет петь свою песню, а жизнерадостная ватага мальчишек будет беззаботно плескаться в реке. Не умереть! Жить! И узник свое сердце вкладывает в музыку… После его казни находят эту музыку — ноты, написанные кровью на стене…

Ярослав снова присел около матери, прижал ее руку к щеке (как в детстве бывало). Рука была сухой и горячей.

— У тебя температура, мамочка! — с тревогой заглянул ей в глаза.

— Слегка знобит… И ноги жжет, — призналась Анна. — Ради бога, только не беспокойся, к утру все пройдет. Так уже было…

— Знаешь, мама, сегодня я познакомился с писателем Иваном Франко и еще двумя людьми. Один из них когда-то работал на промысле Калиновского. Он мне с негодованием сказал: «Ваш дед, ваш отец, пан Калиновский, были жестокими эксплуататорами, и рабочие их ненавидели!» Что я мог сказать?

— Потерпи, дорогой, вот окончишь университет, и мы постараемся возвратить тебе настоящую фамилию.

Ярослав, никогда в жизни не видевший отца, знал о нем лишь по рассказам матери. В его представлении отец был образцом чести, мужества, ума, доброты — всего самого лучшего, что есть в человеке.

Скованный какой-то безотчетной осторожностью, Ярослав пока ничего не сказал матери о Кузьме Гае.

Тайное собрание

Во дворе лесопилки в мрачном молчании растянулась длинная очередь у кассы. Среди взрослых дети.

— Да есть ли у них бог в сердце? — сокрушенно качает головой Василь Омелько, отходя от кассы и подсчитывая на ладони недельный зароботок. — Этих денег и за ночлег не хватит заплатить. А чем кормиться? И домой в село надо послать — не сегодня-завтра хату с торгов продадут.

— Как, только четыре гульдена? — возмущенно спросил у кассира Казимир Леонтовский, рослый крестьянский парень в постолах.

— Отходите от кассы, люди ждут, — сердится кассир.

— «Люди ждут», — передразнил Казимир. — Обман! Не возьму! Я к пану управителю пойду!

Пан Любаш стоял на крыльце конторы и, покуривая сигарету, наблюдал за тем, что происходило у кассы.

Заметив сердитый взгляд управляющего, Казимир взял у кассира деньги и неуверенными шагами подошел к крыльцу.