«No Woman No Cry»: Моя жизнь с Бобом Марли - [30]

Она поднимала шум и суетилась вокруг нас, а затем следовали сладкий рис и бычий хвост с горошком, любимое блюдо папы. Удивительным образом я начала лучше понимать отца. Меня поражало огромное количество подработок, за которые он брался, чтобы оставаться музыкантом и при этом держаться на плаву — в Лондоне, Стокгольме, а теперь и в Бруклине. В тот момент их с мисс Альмой дети, Джордж и Маргарет, а также Кингсли, приемный сын папы, жили в Англии с сестрой мисс Альмы. И я поняла, что зря злилась на него, когда он уехал от нас с тетушкой: он просто пытался поддержать семью, пусть даже ему это никогда толком не удавалось.

Когда я убегала в Нью-Йорк и потом возвращалась, всегда следовал скандал. Матушка возмущалась:

— Зачем ты ездила к отцу, какие-такие новости ты хотела ему рассказать?

Я чувствовала себя увязшей в таком же болоте, как Боб на Ямайке с Джонни Нэшем. Но нельзя винить Боба в тогдашних неудачах. Думаю, мы были слишком молоды и неопытны, чтобы морально поддерживать друг друга, сказать: да, это жизнь, она полна неожиданностей. Нам повезло, что у нас есть семьи, которые нас терпят и помогают в трудный час.

Наш второй сын, Стивен, родился в апреле. Я сразу же пошла работать в госпиталь, чтобы откладывать деньги, пока ему не исполнится месяцев пять, хотя мне, конечно, хотелось уехать немедленно. Но однажды вечером, после какого-то случая, которого я уже не помню, я вошла в свою комнату, села на кровать, достала писчую бумагу и сидела некоторое время, соображая, что написать. Я так устала, что едва держала ручку. В доме было очень тихо. «Дорогая тетушка, — написала я. — Думаю, меня используют». Я поняла, что не просто соскучилась по дому: на самом деле я была просто не в состоянии продолжать и дальше тянуть эту лямку, работая из последних сил и не чувствуя никакой радости, беспокоясь о том, чем занят Боб и что происходит на Ямайке. Хотя Букеры и были не против меня приютить — особенно матушка, которая ради Боба хотела, чтобы я чувствовала себя частью семьи, — слишком многое меня подавляло. Америка уже сидела у меня в печенках.

Когда тетушка получила мое письмо, она встревожилась и позвонила:

— Боже, что там у вас происходит?

Букеры занервничали, матушка была недовольна, что я написала своей семье такое письмо. А вскоре я узнала, что на Ямайке дела все хуже: Боб все еще жил с тетушкой и девочками, хотя были ночи, когда он не появлялся дома, а это был именно его «дом» — где стирали его одежду и куда он приходил поесть (когда хотел, раз меня там не было). Тетушка пребывала в еще более жалком положении, чем то, в котором я ее оставила, потому что ее надежды никоим образом не сбывались. Ей казалось, что Боб махнул на себя рукой, тусовался с «мальчишками» и бездельничал.

Боб с самого начала говорил, что собирается оставаться на Ямайке и ждать, пока сработают его лондонские связи. То есть у него была цель. Но он тоже впал в уныние, и прежде чем он добился успеха в музыке, было сделано много глупостей, не имевших к музыке никакого отношения. Я думаю, у мужчин меньше терпения, чем у женщин. Если у них что-нибудь не получается с наскока, они тут же начинают злиться на себя. Женщины обычно сначала думают, как это может повлиять на семью, на детей — иными словами, нам достается вся ответственность.

Я уехала домой, как только Стивен научился садиться. Тогда я еще не знала о двух молодых женщинах, с которыми Боб встречался, пока я была в Делавэре. Хотя одну из них я подозревала в связи с Бобом еще до отъезда — я даже ходила к ее матери и предупредила:

— Велите своей дочери держаться подальше от моего мужа!

Обе эти женщины забеременели почти в одно и то же время, их сыновья родились примерно через месяц после Стивена. Я очень рассердилась, когда узнала об этом, хотя подобные случаи не такая уж редкость на Ямайке. Но время прошло, и я полюбила обоих мальчиков как своих.

В Америке я накопила немного денег. Узнав о нынешнем положении, я поначалу решила встать на ноги самостоятельно. Хотя я и любила Боба по-прежнему, была рада его снова видеть и пока что оставалась его женой, я поняла, что не могу ему полностью доверять свою жизнь и жизнь наших детей. Надо было забыть о нем на время — хоть бы и через силу — и сосредоточиться на своих четырех детях: Шэрон, Седелле, Зигги и Стивене.

Первым делом надо было выбраться из Тренчтауна любой ценой. Это казалось мне самым важным. Я особенно переживала за Зигги, который ходил в школу в Делавэре и привык к определенному обращению — в Тренчтауне все было иначе. Мне было всего двадцать пять, но я ощущала, что достигла определенного уровня знаний и опыта и достойна уважения. В Делавэре я трудилась не покладая рук и намеревалась использовать все, что я там обрела — не только в денежном отношении, но и в моральном. Я обязана была дать что-то моим детям, была их должницей. И если Боб не хочет нести это бремя, что поделаешь. Я чувствовала, что мне есть чем похвастаться — хотя не имела ничего, кроме горстки американских долларов, которые вот-вот кончатся.

Разумеется, тетушка сказала:

— Ты в своем уме? Что ты будешь делать? Робби не зарабатывает ни цента, и ты вернулась? Почему ты не осталась в Америке? Зачем ты приехала? Зачем ты за него держишься? — Она считала, что мы должны развестись.