компьютеров, а апокалиптика — выходу из строя источников электроснабжения. Еще одним, традиционным, аналогом были бы голландские дома с окнами без занавесок: робкое или трусливое подобие советских коммунальных квартир. В итоге: таинство исповеди в микрофон и под камерами наблюдения, вынос сора из всех изб в пространство аутистической диалогичности, заряженной пафосом мертвецов из «Бобка» Достоевского: «Мы все будем вслух рассказывать наши истории и уже ничего не стыдиться. Я прежде всех про себя расскажу. Я, знаете, из плотоядных. Всё это там вверху было связано гнилыми веревками. Долой веревки, и проживем эти два месяца в самой бесстыдной правде! Заголимся и обнажимся!» Этот прогрессирующий психо-эксгибиционизм наблюдается уже не только среди алкоголиков, наркоманов или неверных супругов, но и среди политиков, звезд эстрады, интеллектуалов, даже принцев и принцесс. Все признаются всем во всём. Вот и бывший римский понтифик извинился же перед жителями Океании за злоупотребления своего ведомства — через Интернет. Несколько лет назад в цюрихской масонской ложе Modestia cum Libertate был объявлен день открытых дверей, чтобы каждый мог зайти, задать вопросы и убедиться, что всё совсем не так, как кажется, а главное, никаких
«скелетов в шкафу» . Скептики пожмут плечами и скажут, что показывается
не то (скептикам вообще лучше всех известно
то ), но важно не:
что́ показывается, а: что
показывается , совсем как в журналистском
«моменте истины» важна вовсе не истина, а момент, в который они столь же лихо укладывают истину, как недоброй памяти шутник-разбойник Прокруст укладывал прохожих на свое ложе. — Понятно, что
заговору в этом разведенном им же планктоне остается не больше места, чем литературному автору в постструктуралистских литературоведческих элаборатах. Если он вообще терпим, то лишь в той мере, в какой он годен медийно или может быть снят на пленку. Оттого ему и не остается ничего иного, как избегать расставленной им же себе ловушки
лжеца-критянина , чтобы не стать жертвой собственного сценария. Вариант, предложенный в свое время графом Куденхов-Каллерги (одним из отцов-основателей современной объединенной Европы), слишком резко, по крайней мере с внешней видимой стороны, диссонировал с жанром; европейцев здесь ожидал метаморфоз в евразийско-негроидных метисов, управляемых некой аристократией будущего
[53]. От этих непереваренных остатков ницшевско-карлейлевской рецепции было много вреда и мало толку; их следовало осуществлять, а не выбалтывать, потому что в осуществленной форме они были бы (по определению) демократией, а в выболтанной оказались фашизмом. Гораздо более компатибельной обещала быть версия
open conspiracy, открытого заговора , предложенная Гербертом Уэллсом. По логике: критянин лжет, даже когда он лжет. Впечатляет здесь, впрочем, не столько логика, сколько (пат)этика. Пафос благодетеля, которому надоело действовать из-за кулис. Карты на стол, и нечего скрывать от людей, что мы несем им счастье! — Это гнозис в журнальной версии. Или по образцу маргиттовской трубки. Гнозис без гностиков, за исторически-музейную форму которого ответственны филологи, а за сиюминутно-повседневную — фельетонисты.
Кэрол Куигли, профессор Джорджтаунского (католического) университета, учитель, ментор и spiritus rector ряда лиц из правящих кругов Америки (среди них Билл Клинтон, обязанный ему, по собственным словам, своими политическими амбициями и устремлениями[54]), начинает свою книгу «Англо-американский истеблишмент» со следующего сообщения: «В один зимний день в феврале 1891 года трое мужей в Лондоне были заняты серьезным разговором. Последствия этого разговора имели колоссальное значение для Британской Империи и мира в целом. Потому что эти мужи организовали тайное общество, которое в течение более чем пятидесяти лет являлось одной из самых влиятельных сил в формировании и осуществлении британской имперской и внешней политики»>[55]. Первым из названных мужей был Сесил Родс, «сказочно богатый empire-builder и наиболее важная персона в Южной Африке». (Родсу принадлежит фраза: «To be born English is to win first prize in the lottery of life».) Второй, Уильям Т. Стед, был знаменитым журналистом, и не менее известным спиритистом; он дважды предсказывал гибель океанских лайнеров, чтобы в третий раз погибнуть самому на «Титанике» 15 апреля 1912 года; в тройке мужей интеллектуалу Стеду, имперские виде́ния которого оказали на Родса решающее влияние, наверняка принадлежала роль «лебедя» (по Куигли, Родс считал себя учеником Стеда). Третьим был Реджинальд Балиол Бретт, будущий лорд Эшер, друг и конфидент королевы Виктории, а впоследствии наиболее влиятельный советник королей Эдуарда VII и Георга V. Вскоре к ним присоединился и четвертый, Альфред Милнер, верховный комиссар Южной Африки и губернатор Капской колонии, возглавивший после смерти Родса в 1902 году организацию. Общество, членами которого были влиятельнейшие государственные мужи Великобритании, а позднее, со сменой гегемонов, и Соединенных Штатов Америки, в разные времена носило разные названия, как-то:
