Низверженное величие - [19]

— И всего-то двое их было, ибахмамамудайбах…

— Только двое, — услышали они голос хозяина.

— Как же мы их упустили! — заохал другой.

— А ты сидишь, и они не отпускают тебя помочиться, ибахмамамудайбах…

— Какое там помочиться… Без них никуда… хотел было пойти за едой, чтобы послать жену сказать вам, что они здесь…

— Эх, какие деньги могли получить! Ибахмамамудайбах…

Разговор становился интересным. Говорили о них всерьез.

— Здесь, на соломе, сидели: один слева от меня, другой — справа…

— Они не должны от нас улизнуть, — как-то наставительно сказал сиплый голос.

— Не должны, не должны, но пока что смылись, ибахмамамудайбах!..

Когда снова заскрипели ворота и трое посетителей ушли, Велко снял палец со спускового крючка и поднял брови. Его лицо светилось в темноте, как солома. Наверное, и Дамян выглядел не лучше. Хорошо, что они вовремя ушли из дома этого столь настойчиво рекомендованного им ятака. Услышанное не нуждалось в пояснениях. Каждый переживал случай по-своему, и в то же время их мысли вертелись вокруг одного: надо предупредить товарищей. Подлец он, этот ятак. На недоброго человека нарвались они, хотя в молодости он и был арестован за левые убеждения. Глядя в темень сеновала, слушая шорохи, звук древоточца, оба думали о неприятных сюрпризах на своем пути, о том, как они пытались их предвидеть и избежать. Этот случай был весьма красноречивым. Когда они поняли, что за люди вошли в сарай, то готовы были встретить их как подобает, однако им не было известно, одни ли эти гости тут и стоит ли рисковать. Подождали. И хорошо сделали: узнали тайну. Они спасут жизнь другим товарищам, предупредив кого надо. Оба были довольны тем, что перехитрили свою смерть, и Дамян с присущим ему юмором не преминул ругнуться шепотом:

— Ибахмамамудайбах!..

10

Хотя прошла целая ночь после встречи с доктором Делиусом, немецкий посол Бекерле все еще находился под впечатлением разговора. Делиус объяснил ему все так, как он и предполагал: слухи о царе — пропаганда коммунистов и англичан. В этом не было ничего нового, новое было в рассуждениях о болгарском характере. По мнению доктора, этот народ имеет странную склонность жалеть даже самых больших своих врагов, особенно когда их уже нет в живых. Случай с царем очень красноречив. При его жизни все думали о нем очень плохо, даже устраивали на него покушения, а теперь готовы снять с него почти всякую вину, изобразить жертвой и даже возвеличить его. Не странно ли, сам себя спросил Делиус и сам же ответил, что этим болгарский народ, наверное, обязан своему давнему величию. Только великие державы и великие нации позволяют себе быть снисходительными к поверженным врагам.

По словам Делиуса получалось, что царь был врагом собственного народа. Бекерле воздержался от спора, потому что вряд ли доктор Делиус в самом деле так думал. Борис, болгарский царь, был их союзником, лояльно выполнявшим свои обязательства. Сколько обещаний о поддержке он получал от России, сколько соблазнов исходило от Англии и Франции, но, как и его отец, он остался верен старой дружбе и немецкой крови. Ничего загадочного в смерти царя не было. Делиус с такими подробностями пересказал ему медицинское заключение о кончине Его величества Бориса III, болгарского царя, что у Бекерле возникло впечатление, что оно лежит у него в кармане пиджака. Его слова полностью совпадали с мнением Зайтца, профессора Эпингера, невролога Де Криниса, полагавших, что изнеженный организм царя не мог сопротивляться болезни, носившей неизлечимый характер. Иное дело, как информировать верхи, чтобы дать отпор вражеским обвинениям.

Полная осведомленность Делиуса пугала Бекерле все больше и больше.

У посла не было тайных грешков, используя которые можно было бы дискредитировать его перед начальством, однако под взглядом Делиуса он чувствовал себя неудобно. И смертный приговор, которого он избежал в тридцать четвертом году, побуждал его быть бдительным.

С этими мыслями Бекерле спускался по ступенькам, чтобы сделать еще один трудный визит, обязательный по дипломатическому протоколу. В десять часов ему надо быть у господина премьер-министра Филова и передать личные соболезнования по случаю великого несчастья. Филов ожидал его в обитом зеленой материей кабинете. Несмотря на утреннее время, он выглядел утомленным. Утром для воздаяния почестей они перенесли тело мертвого царя из дворца в храм Александра Невского. За телом шли только царица, Кирилл, Евдокия, из министров — он и Михов, а за ними — дворцовые служащие. Визит Бекерле имел и другую цель: он хотел понять, что думает Филов о ближайшем развитии событий. После выражения соболезнования оба расположились на соседнем диване, за столиком с коньяком. Филов хотел услышать советы, как поступить с поднимающей голову легальной оппозицией во главе с Мушановым; он полагал, что смерть царя породила много надежд, особенно у тех, кто не выступает за дружбу с рейхом…

— Мы верим в вас, господин Филов, и я говорю это также по поручению фюрера, — поспешил подчеркнуть Бекерле, приподняв рюмку с коньяком. — Но вы вспомнили лишь о легальной оппозиции, а что же нелегальная?..