Нижегородский откос - [113]

— Да, — ответил глухо Пахарев.

— Странно выполнили вы поручение комиссии! — как эхо отдались в ушах Сеньки слова председателя. — Принимать угощение из рук человека, намеченного к исключению из вуза.

— У него, товарищи, вообще очень подозрительная дружба, — подхватил ободренный Гривенников. — Он, например, дружит еще с девицей, которая намечена нами к чистке.

Гривенников вынул бумажку, развернул ее и сказал:

— У меня тут все досконально записано, о чем говорил ему Бестужев за бутылкой заграничного вина, принесенного сожительницей Катиш.

— Гривенникова не было с нами в комнате! — вскричал Пахарев.

— Ничего не значит, — ответил Гривенников. — Я был за стеной, а стена у нас тонкая. Я был невольным свидетелем и все слышал. Тем более что бдительность меня к этому обязывала.

— Говорите, говорите, Гривенников, — взволновались все. — О чем же толковал ему Бестужев?

— Пункт первый, — произнес Гривенников, глядя в запись. — Бестужев сказал… Ага, ага… Бестужев сказал, это точно: «Трудно любить сегодняшнюю Россию в крови, притеснениях, в грязи, голоде и болезнях…»

— Ага! — подал возглас кто-то из членов комиссии.

— Пункт второй: «Средневековые мистики вон еще когда мечтали о наступлении тысячелетнего царства всеобщего счастья»… Намек на то, что мы такие же беспочвенные утописты… Пункт третий… Где это? Да вот, нашел… Пункт третий. Бестужев сказал: «Это вечное ожидание будущего! Но кто знает, какое оно будет — будущее». Сомнение в наших победах.

— А о спуске на тормозах не говорил он? — раздались голоса из разных углов.

— Говорил и о спуске на тормозах.

Пахарев не проронил ни слова.

Комиссия решила дополнить материал о взаимоотношениях Пахарева с Бестужевым. Поручили это дело Гривенникову. Лурьев оставил Пахарева после комиссии.

— Почему вы не ответили Гривенникову? — спросил он.

— Унижаться до ответа клеветнику?

— Гордо, но неверно. Обходить клевету — значит давать повод ей укореняться… Теперь о Гривенникове. Если в обычной обстановке он способен на такую низость, то, заручившись полномочиями расследователя, он пустится во все тяжкие, зарвется, и все его тайные помыслы выйдут наружу. Самая характерная черта такого человека — боязнь правды. На словах он за нее, на деле — нет. Попробуем проверить Гривенникова на этом.

— Но ведь Бестужев на порог его не пустит. Я — тем более.

— Вот в том-то и дело. Что же ему останется предпринять? Собирать слухи, сплетни, подговаривать дурных людей, подкупать, заручаться лжесвидетелями. Вам и надо проследить, как и где он будет собирать эти лжесвидетельства.

С этого дня Пахарев исчез из общежития. Говорили, что он неожиданно взял отпуск.

Дискредитация людей имеет свою логику. Иной раз маленькая деталь, или факт, или оплошность приобретают силу оглушающей улики. На всех членов комиссии оказал магическое действие факт выпивки Пахарева с Бестужевым. Значит, это было не раз, а выпивка — всегда среди закадычных друзей. Припомнили и выпивку у Иванова в татьянин день. И в трактире после дуэли. И вдруг все стали говорить, что Пахарев «разложился». Морально разложившийся человек неустойчив и идейно. А против идейно неустойчивого любой аргумент уже приобретает правдоподобную окраску. Тут сразу находятся люди, могущие извлечь из этого политический капитал. Схватка на комиссии стала мгновенно всем известна в институте. Гривенников больше всего выяснял не личность Бестужева, а собирал материал на Пахарева у тех, кто был зол на него. Съездил в Гремячую Поляну и собрал о Пахареве дурные отзывы пострадавших при комбедах. Это называлось в записях Гривенникова: «Голос масс».

Материал этот сделал свое дело: Пахарева вывели из состава комиссии и выразили ему политическое недоверие.

Все уже считали, что вот-вот исключат из института. Ждали только приказа ректора.

ЭКСКУРС В ПСИХОЛОГИЮ

Как и следовало ожидать, Бестужев даже не пустил Гривенникова на порог своей комнаты, а Пахарева не оказалось на месте.

— Дал стрекача, — обрадовался Гривенников, считая, что факт исчезновения студента в момент чистки говорит сам за себя, а строптивое поведение Бестужева будет истолковано как глумление над полномочиями члена комиссии. Разумеется, он не мог разгадать ту роль, на которую обрек его председатель комиссии Лурьев. Он не знал ни помыслов партийных руководителей, ни нравственного строя их душ. Он видел внешнюю сторону явлений жизни и полагал, что если он сам верил в непогрешимую силу бумажных документов, то и все в это также верили. Поэтому, выполняя поручение комиссии, он прежде всего обзавелся кипой справок, актов и протоколов. Это было легко сделать в селах, на родине Пахарева и Бестужева. Он подпоил многих из тех, кто считал себя обиженным Пахаревым при комбедах, и они подписали бумажки, которые им подсунули. Разговор его с ректором по возвращении в институт происходил с глазу на глаз.

— Пункт первый криминала, — начал Гривенников, обложившись бумажками. — Я документально обосновал и неопровержимо установил, что Пахарев был с 1917 года членом преступной эсеровской партии. Вот извольте взглянуть, протокол общего собрания села Гремячая Поляна от июля месяца 1917 года… Протокол вел сам Пахарев… и вот его подпись…