Нити судеб человеческих. Часть 3. Золотая печать - [3]
Камилл еще некоторое время прокручивал в голове эти несоответствия.
- Черт возьми! - раздраженно воскликнул он, наконец, и, бросив рукопись на кушетку, вышел во двор.
- Чертовщина какая-то, - громко вымолвил он. – К черту!
И сам не заметил, как в течение одной минуты троекратно помянул нечистого.
Ой, нельзя этого делать! Нечистый так и подстерегает нас повсюду и всегда!
Надо сказать, что к рукописи и к ее появлению в руках Камилла обитатели Злой Ямы и прилегающих сфер Преисподней никакого отношения не имели. Однако нечистая сила рада присоседиться к любому неординарному событию и приписать себе все, чем-либо выдающееся. Не должен человек даже в состоянии душевного смятения терять бдительность и забывать, что Дьявол подбирается к нему и справа, и слева, и сверху, и снизу. Ну и, конечно, сзади и спереди.
Изыди, нечистая сила!
Что мешало Камиллу отнестись к рукописи и ее тексту просто как к литературному опыту неизвестного человека, может самого хозяина дачи или кого-то из его знакомых, как к началу некоего фантастического рассказа? Причиной тому была сама рукопись, написанная, как уже было сказано странно-красивым почерком, и, главное, написана она была не на ватмане, как вначале показалось Камиллу, а на тонком пергаменте – на тонко выделанной коже. Кто будет для пробы пера использовать столь экзотический материал? И чернила были необыкновенные…
Сильно заинтригованный, но недовольный тем, что сама рукопись и ее содержание не укладываются в систему разумных связей, Камилл зашел в дом, поднялся на чердак и положил бювар с рукописью на дно сундука под стопки книг. Затем переоделся и с плетеной корзиной в руках отправился на грибную охоту…
Июль месяц был жарким, как ему по настоящему и полагается быть. В один из знойных дней Камилл проводил время на расположенном неподалеку от его дома озере. По соседству с ним расположился худощавый загорелый парень лет тридцати, который обратил на себя внимание Камилла удачной язвительной репликой по адресу компании самоуверенных мужчин и громкоголосых дамочек, загнавших две свои «Волги» на самый пляж и сейчас шумно пирующих рядом с машинами. Разговорились, затронули вопросы о жарком лете и об отключенной горячей воде, потом вместе пошли окунуться.
Камилл обтер тело и сел на серый песок, глядя на расположившийся за озером старинный монастырь. Загорелый лег на расстеленное полотенце, подложив под голову сумку и, казалось, задремал.
- Безработный? - вдруг послышался его голос.
Камилл не понял – то ли прозвучал вопрос, то ли утверждение.
- Что? – он обернулся к лежащему, и встретил его острый взгляд.
- Вы, говорю, безработный? – переспросил незнакомец, четко выговаривая слова.
Последовала небольшая пауза.
- Да, - Камилл был несколько озадачен. – Любопытно узнать, как это вы догадались?
- В разгар рабочего дня молодой интеллигентного вида мужчина с невеселыми глазами проводит время на берегу озера – разве это не внушает определенные подозрения? – и длинное лицо мужчины расплылось в улыбке.
- В общем да, - хмыкнул Камилл и в свою очередь проявил проницательность. – Но чтобы оказаться таким догадливым надо, пожалуй, и самому быть в той же ситуации, не так ли?
- Возможен и другой вариант: ваш догадливый собеседник – агент органов, обязанный все примечать. А? Возможно такое? Но не беспокойтесь, - мужчина рассмеялся, - в данном случае верен первый вариант.
- И со вторыми вариантами приходилось встречаться, - произнес Камилл. - Ко мне в квартиру недавно ввалился «работник газовой сети», который сначала, вроде бы не зная, где находится кухня, завернул в комнату, все оглядел.
- Методы у них просты и не разнообразны, - заметил его собеседник и протянул руку: - Леонид.
Камилл тоже представился.
- Кандидат, доктор? – осведомился Леонид.
- Доктор. - Камилл лег на коврик, подставив солнцу спину.
- Безработному доктору сложнее, чем кандидату, а кандидату сложнее, чем не остепененному, - сказал Леонид, - Меня турнули с должности старшего преподавателя из Института электронного машиностроения, кандидатская была на выходе.
- Шансы защититься есть? – спросил Камилл, сразу проникнувшись сочувствием к молодому коллеге.
- Не, теперь физдец. Надо переквалифицироваться в управдомы. Студенты меня любили…
Леонид замолчал. Потом паузу прервал он же:
- Вы еврей?
- Нет, я крымский татарин.
- А-а, понятно.
Камилл поверил, что его продвинутому собеседнику действительно понятно.
- Нам, не-евреям, трудней. У них есть возможность свалить из страны и на новом месте продолжить свою работу.
- У меня приятель еврей, математик, два года безработный, - произнес Камилл. - Печатается за бугром и никуда уезжать не хочет,
- Математику достаточно листа бумаги и карандаша. И я знаю таких счастливчиков - Леонид вздохнул. - А мне нужно лабораторное оборудование. И вы экспериментатор?
- Да, я тоже не могу делать свою работу за письменным столом. Кстати, у того математика большие проблемы по части доказательства, что он не бездельник, не «тунеядец», как это сейчас называется.
- Вы еще не шарахаетесь от мужчин, уверенно шагающих на работу с портфелем в руках, не торопитесь уступить им дорогу? - спросил, помолчав, бывший старший преподаватель.
Эта книга является 2-й частью романа "Нити судеб человеческих". В ней описываются события, охватывающие годы с конца сороковых до конца шестидесятых. За это время в стране произошли большие изменения, но надежды людей на достойное существование не осуществились в должной степени. Необычные повороты в судьбах героев романа, побеждающих силой дружбы и любви смерть и неволю, переплетаются с загадочными мистическими явлениями.
В романе повествуется о событиях сороковых годов. Война, холокост, изгнание целых народов и жизнь людей на чужбине. Жестокой политике властей противостоит человеческая доброта, не зависящая ни от национальности, ни от вероисповедания. Людей связывает взаимная помощь, часто требующая самопожертвования. Власти бессильны в стремлении овладеть душами, пока им не удастся вытравить доброту из человеческих сердец. Сердечность и содружество людей сдерживают также мстительность мистических сил, воплощенных в голубых горных мустангах.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.