Нить курьера - [34]

Я спокойно ждал наступления финала. События развивались без осложнений. Цель всей этой с виду праздной поездки— вывезти Франца и Эльфи в нашу зону, а затем пересадить их в другую автомашину — была достигнута.

Шофер гнал быстро. И уже через несколько минут на нас начала надвигаться Вена громадами домов и широченными кронами разросшихся каштанов. Но вот машина вздрогнула, стремительно вошла в крутой вираж и на большой скорости едва не перевернулась на бок.

Все вокруг заволокло пылью.

Я быстро приподнялся и всем телом навалился на Зарницкого, крепко сжимая ему руки.

Он зарычал. Эльфи взвизгнула.

Но в это время до слуха донесся скрип засова на воротах. Мы въехали в расположение советской воинской части в предместьях Вены.

К автомашине подбежали автоматчики.

Зарницкий поднял руки вверх, и я сразу же извлек из-под его левой руки пистолет «Вальтер».

Эльфи окинула меня взглядом, полным ненависти.

— В Сибирь? — спросил у меня Зарницкий с кривой усмешкой, похожей на гримасу.

Я молча кивнул головой.

— Только не передавайте меня чехам, — попросил он.

— Они не будут на нас в обиде. Мы за все взыщем.

Из лимузина вылезал шофер, теперь уже в пыльной и измятой одежде.

— Спасибо, Ибрагим!

Я подбежал к Салбиеву и крепко обнял его…

Над Веной всходило солнце, наступал новый день.

Глава V. Нить курьера

В один из летних солнечных дней, проснувшись в своей новой квартире в Вене, мы с Ольгой решили: едем на Пратер. Пратер — это остров или, вернее, юго-восточная часть острова, расположенная между каналом и основным руслом Дуная. Парк является традиционным местом народных гуляний.

Здесь масса всевозможных аттракционов, игральных площадок, беседок и, конечно, ресторанов и кафе с нескончаемой музыкой, песнями и танцами.

Домой мы возвращались в переполненном до предела трамвае. Но вот остановка, и мы начали штурмовать выходную дверь.

Как раз в тот момент, когда одна моя нога была уже на земле, трамвай сильно качнуло. Сзади меня послышался лязг и треск. Я обернулся.

По тротуару бежала девочка. А рядом лежал на боку автомобиль военного типа. Вся передняя его часть, которой он налетел на дерево, была исковеркана, из радиатора валил пар, кругом валялись осколки стекла. Подбежав к разбитой машине, я увидел мертвого, с раздавленным черепом старика и стонущего, залитого кровью шофера.

— Поднимайте машину! Вытаскивайте шофера, он еще жив, — крикнул я подоспевшим прохожим.

Несколько австрийцев стали помогать мне. И когда мы общими усилиями подняли машину, из кабины выскользнул и упал к моим ногам небольшой коричневый портфель на молнии. Подняв портфель, я машинально сунул его в руки подоспевшей Ольге.

Полицейские стали оцеплять место аварии, оттесняя толпу на тротуар. Подъехала скорая помощь, любопытные венцы запрудили обе стороны улицы.

Снова увидев Ольгу, я вспомнил о портфеле и взял его у нее. Заглянув в портфель, увидел аккуратно сложенную пачку бумаг с отпечатанным на машинке немецким текстом, кое-где подправленным скорописью. Но первые же слова, которые мне удалось прочесть, раздвинув стенки портфеля, заставили меня вздрогнуть:

«Донесение № 63. Советские войска в Австрии».

Я быстро захлопнул портфель, сунул его в продуктовую корзинку, которую брала с собой жена и, увлекая ее за собой, торопливо направился к дому.

В тот же день портфель нашел надежное место в моем служебном сейфе. Он лишил меня долгожданного отпуска, вовлек в тяжелую и опасную работу.

Но, как говорят, игра стоила свеч.

Примерно на десяти-двенадцати печатных листах излагались подробнейшие сведения о советских оккупационных войсках в Австрии: об их численности, вооружении и дислокации. К тому же сведения были настолько точные, что поначалу вызвали переполох в нашем армейском штабе, когда мы доложили о них командующему. Нашлись горячие головы, предложившие произвести срочную перегруппировку войск, замаскировав ее маневрами.

И только командующий трезво оценил положение.

— Все остается на своих местах, — сказал он, обращаясь к собравшимся по его вызову офицерам. Некоторые предлагают перегруппировку. А что она даст? Привлечет внимание прессы, встревожит народ. А через месяц шпион, который, как видно, работает не один, снова добудет исчерпывающую информацию и перешлет ее своему центру. Нет, пусть лучше поработает наша контрразведка. Надо объявить войну этому шпиону и изловить его.

Хотя командующий об этом и не говорил, но он знал, что фактически борьба уже шла. Правда, она только начиналась.

Два листика из всей кипы бумаг, известные только Федчуку, командующему и мне, были тщательно переведены и переложены в другую папку, два ценных листика, в которых каждое слово могло стать для контрразведчика победой и поражением. Это уже зависело от него. Не зря, передавая мне эти листики, Федчук недвусмысленно намекнул:

— Беритесь за это дело и помните — умелому раскрытию тайн всегда способствуют личный талант контрразведчика, его навыки и квалификация.

Намек был не случаен. Записи сразу же были оценены, как уравнение со многими неизвестными.

«Родился, — писал о себе шпион, — в 1918 году в городе Пфарверфен, близ Зальцбурга. Отец, врач городской больницы, в 1935 году казнен за монархическую деятельность в тюрьме Штайн на Дунае, в числе трех других обвиняемых. С 1940 года я служил в Иране и Турции (официант, парикмахер) от абвера. С 1941 года курьер немецкой разведки на восточном фронте. В 1946 году поступил в Венскую торговую школу, которую оставил, не дождавшись ее окончания. Все эти годы сотрудничал с новой немецкой разведкой в Мюнхене, но вынужден был порвать связь из-за несправедливой придирчивости шефа, который требовал слишком много, забывая о том, сколь трудно сравнивать теорию с практикой в русской зоне. Полагаю, что все мои сообщения имеют большую ценность. (Здесь, несомненно, сказывается моя военная подготовка). Прошу Вас, мой уважаемый господин, не забывать о том, какому риску я себя подвергаю, и проявлять терпимость».