Нить - [47]

Торговые склады Комниноса процветали. Его бизнес рос в геометрической прогрессии, и теперь Константиносу уже не терпелось перебраться в новый дом. После пожара прошло уже почти десять лет, и, хотя их с Ольгой и Димитрием жизнь вошла в рамки, которые ему идеально подходили, позволяя всецело сосредоточиться на бизнесе, теперь ему хотелось утвердить свой статус роскошным домом, и семья должна была переселиться туда.

Димитрия тоже несколько раз брали в новый дом. Ему он казался пугающе огромным. Комнаты больше, чем его школьный класс, а необычайно высокие потолки напоминали о церкви. Мальчику казалось, что там все время холодно и слишком много слепящего света, и пахло чем-то странным – он не мог определить чем.

Рассказывая об этом Павлине, Димитрий сказал только:

– Пахнет белым.

Павлина пыталась пробудить в нем энтузиазм, но он ничего не хотел слушать.

– У тебя будет такая большая комната, – говорила она. – А я тебе буду готовить всякие вкусные вещи на новой кухне!

Димитрий стал со страхом ждать того дня, когда придется переезжать в новый дом, – он понимал, что после этого в его жизни многое круто изменится. Столько лет он каждый день видел Элиаса, Исаака, Катерину и близнецов. Он знал: теперь придет конец играм в чет-нечет или его любимым лос-паликос.

Кроме того, отец сказал Димитрию, что переведет его в новую международную школу, где он будет изучать французский язык и общаться с совсем другими детьми. Обе эти перспективы его не особенно радовали. Он любил своих старых друзей и не хотел учить чужой язык.

Ольгу тоже не радовала мысль, что ей придется вернуться к прежней одинокой жизни у моря: ее пугало затворничество, она понимала, что будет скучать по этим удивительным людям, которые научили ее тому, что утраты, разлуки и предчувствие надвигающихся бед могут делать людей не слабее, а сильнее. Павлина ощущала то же самое и думала, что больше всего будет скучать по безобидным сплетням, которыми обменивались между собой женщины на улице.

Настал день, когда они наконец начали укладывать вещи. До нового дома было меньше двадцати минут пешком, но в груди у них бурлило столько эмоций, словно они уезжали за границу. К двери подкатила ручная тележка, чтобы забрать коробки с вещами, накопившимися за эти годы, а блестящий черный автомобиль ожидал их в конце дороги. Улица Ирини была слишком узкой, и автомобиль не мог подъехать прямо к двери, но все знали, что он уже здесь – ждет, чтобы увезти Ольгу в прежнюю жизнь, а Димитрия – в новую. Димитрий торжественно попрощался с друзьями за руку, а Элиаса, своего молочного брата, крепко обнял. Женщины, когда настало время прощания, плакали без всякого стеснения.

Наверное, в последний раз мальчик позволил матери взять его за руку, и они пошли прочь от дома, где были так счастливы.

У Зении не было никакой уверенности, что Катерина жива, но она продолжала писать ей. Более четырех лет прошло с тех пор, как обе бежали из Смирны, и их письма друг к другу так и лежали в сортировочном отделе на окраине Афин. Десятки, а может, и сотни тысяч неотправленных писем были свалены там пачками – свидетельство того, какое огромное количество людей оказалось в разлуке со своими близкими или не имело постоянного адреса.

Разбирал письма один педантичный, почти маниакально дотошный почтальон. Он делал все возможное, чтобы доставить корреспонденцию по адресу. Этот пятидесятипятилетний холостяк жил с матерью-вдовой и всю свою жизнь посвятил изучению иностранных языков. Он читал по-французски, по-итальянски, по-болгарски и по-английски и изучил алфавиты еще нескольких языков, чтобы разбирать адреса. Все это он выучил сам, по книгам, при свете свечи, в той самой темной и мрачной комнатушке, в которой когда-то давным-давно появился на свет. Под густой гривой седых волос скрывались такие блестящие лингвистические способности, что иной раз к нему обращались за консультацией по переводам даже университетские профессора и политики. Однако он не претендовал ни на какие посты и хотел только одного: выполнить официально порученную ему работу, добиться, чтобы все письма дошли до адресатов. При таком количестве приезжих и таких перемещениях людей это обернулось невероятно трудной задачей.

Когда письма уже некуда было складывать, пришлось прибегнуть к радикальным мерам. Что, по понятиям почтальона, означало вскрыть конверт и нарушить тайну переписки. Для такого педанта, как он, действительно крайнее средство. Если же и это не сработает, придется пойти еще дальше и уничтожить письма, а для него это было бы такое позорное поражение, что он не смог бы потом заснуть ночью.

В огромном складе, заставленном коробками с письмами от пола до потолка (на каждой коробке – место назначения), почтальон трудился до глубокой ночи, начиная обычно с самых давних писем. Однажды выдался день, когда голова у него работала особенно ясно – с такой отчетливостью вспоминались письма, которые, как он знал, хранились на складе, и так быстро выстраивались связи.

Одни письма были помечены в соответствии с видами почтовых марок, другие по месту назначения, третьи – по названию бывшего места жительства отправителя в Малой Азии. Временами почтальона осеняло, и он вспоминал, где именно видел письмо, подходящее по тем или иным приметам.