Нирвана и саунд Сиэтла - [3]

«Я желаю музыке Сиэтла большей политической зрелости, — заявил местный журналист Чарлз Кросс в момент, когда «Nevermind» взбирался на вершину альбомного хит-парада. У «Hирваны» есть массовый слушатель, неплохо бы им заиметь и свою идеологию». Видимо, Кобейн все-таки обращал внимание на подобные мнения. В своих интервью он вдруг начал рассуждать о мужчинах, стремящихся реализовать скрытую женственность, о необходимости поставить под сомнение ценности Америки, доведенной республиканцами почти до экономического кризиса, о правах геев, женщин, артистов, киношников и музыкантов. И чем больше он рассуждал на подобные темы, тем больше его идеи завладевали умами фанов. Кобейн был слишком большим «пофигистом», чтобы стать вторым Боно-молодежным пророком, купающимся в собственной значительности. И вообще, сиэтлская тусовка имеет собственных кандидатов в бессмертненькие, вроде Эдди Уэддера из «Pearl Jam». Однако хотел Кобейн этого или нет, он увлекал за собой людей, поэтому его мучительная борьба с самим собой, со свалившимися на него огромными перегрузками и бременем славы приковала к себе всеобщее внимание. Hаверное, еще рано выдвигать версии о коварном заговоре, однако каждый месяц, который Курт и Кортни провели взаперти в своей квартире или на сельской ферме, отгораживаясь от внешнего мира или от очередных обвинений в патологических пороках и растлении малолетних, становился маленькой победой Аксела Роуза.

Похоже, что Кобейну было не до осознания собственного общественного значения: ему сильно досталось от прессы. Более того, поняв, что он может влиять на людей, Кобейн утратил бы свою естественность. Курт отличался от несостоявшихся рок-реформаторов прошлого — скажем, Джона Леннона или Боба Гелдофа — тем, что он обращался к части общества, не затронутой еще так называемым политически прогрессивным роком, — великому множеству американских фанов из рабочего класса, для которых рок-музыка стала своего рода спасением от изматывающего однообразия повседневной жизни. Кобейн сам вырвался из глухомани; и «Hирвана» точно выражала сокровенные мысли своих фанов.

Вот мы и вернулись к панку и «металлу» образца девяностых годов. К сведению журналистов, увлекающихся самобытной музыкой Сиэтла: «Mudhoney» и «Pearl Jam» объединяет в основном их географическая принадлежность. Это не намек на ошибочность ваших точек зрения, а просто констатация факта. Можно любить обе группы и не иметь пристрастий к определенному жанру, но ни один человек моложе пятидесяти их не спутает.

Так или иначе «Mudhoney» и «Pearl Jam» или другая контрастирующая пара — «Soundgarden» и «Nirvana» — вышли из музыкальной среды, довольно расплывчато названной «альтернативной» музыкой штата Вашингтон. Эта музыка, подобно самому штату, сконцентрирована в Сиэтле. Сиэтл — крупнейший город штата, в нем находятся самые влиятельные радиостанции, журналы и фирмы грамзаписи на Северо-Западе Тихоокеанского побережья; именно здесь возникла небольшая независимая фирма «Саб Поп», которая выпустила горы «шумных» дисков, изменивших ход истории рока. Сиэтлские группы предпочитают подчеркивать свое различие, а не сходство, однако для окружающего мира начало девяностых — это господство «саунда» Сиэтла. Журналисты правы в одном: несмотря на все многообразие рока Сиэтла, его объединяет общее, отличное от прочих, самобытное происхождение.

Величайшие рок-города традиционно были местами встречи различных традиций. В середине пятидесятых Мемфис стал территорией, на которой встретились белая и черная культура. В шестидесятые годы географическое положение Ливерпуля как международного морского порта позволило американскому ритм-энд-блюзу просочиться на север Англии. Центрами панка середины семидесятых стали Лондон и Hью-Йорк, поскольку они были столицами культуры, то есть достаточно вместительными для того, чтобы проглотить нон-конформистов и при этом не выплюнуть их. В конце восьмидесятых Манчестер «вскормил» независимую музтусовку Англии, взрастив как чумовой гитарный рок, так и танцевальную музыку.

А Сиэтл? Его сила — в изоляции. Еще одно сиэтлское клише последних лет: особое географическое положение в Америке, город штата, загнанного в левый верхний угол страны, которая всегда вращалась вокруг оси между Калифорнией и Hью-Йорком. «Это изолированный микрокосмос, не подверженный ни нью-йоркскому, ни лос-анджелесскому влиянию» — в этих словах Тэда Доила, лидера группы «Tad», есть своя сермяжная правда.

Однако Сиэтл, как и вся западная часть штата Вашингтон — от устья реки Колумбия на юге до пролива Хуан-де-Фука на севере, на границе с Канадой, — всегда находился в сильной зависимости от Калифорнии.

И здесь не обойтись без метафор. Дело в том, что в далеком прошлом земли, расположенные к западу от Каскадных гор, которые, подобно тюремным стенам, окружают Сиэтл и другие города на берегу бухты Пьюджет, были частью суши, сантиметр за сантиметром дрейфовавшей со стороны Азии, чтобы намертво врезаться в Североамериканский континент. Эта исключительность сохраняется и по сей день: штат Вашингтон стал убежищем для тех, кто хочет остаться американцем, но при этом стремится быть как можно дальше от правительственных механизмов (того, другого Вашингтона на Атлантическом побережье).