Ниоткуда с любовью - [28]

Если тогда у нее появилась привычка доверять ему все свои тайны, то почему она не могла сохраниться и по сей день? Вполне.

Полина бросилась к кипе разбросанных и кое-как собранных недавно бумаг, но того, что она искала, там не было. Это — если быть точнее, эти письма — Полина обнаружила в конверте, почему-то не вытряхнутом из ящика стола. Кипа писем, накопленных за полтора года, — Полина знала, что Нина держит их в конверте, потому что все самое важное она всегда хранит, как в тайном уголке сердца, в коробках, ящиках, тщательно упакованное, заклеенное и прошедшее через тщательную проверку. И эти письма, посланные по электронной почте, тоже.

Девушка улыбнулась, доставая письма из конверта. Она узнала сестру в этой ее привычке, и в этом — хоть в чем-то — они были с ней странно похожи.

- Нинка-Нинка… что же ты творишь, если, несмотря на все твои запреты, несмотря на все войны между нами по этому поводу, я второй раз за вечер роюсь в твоих вещах?.. — прошептала она. Она быстро просмотрела кипу. Нинина привычка все структурировать пошла ее сестре сейчас на пользу. Письма были скреплены по два, с чередованием — ее-его. Как вопрос-ответ. Да еще и подписаны по датам. Благодаря чему, Полли сразу же нашла самые первые.

Она еще раз сделала несколько глубоких вдохов, прежде чем вчитаться в смысл. Найти подсказку — вот что ей нужно было сделать. Есть ли в последних письмах сестры какое-то конкретное упоминание об этом отпуске, взятом ни с того ни с сего?..

Полина начала просматривать последние письма, но быстро запуталась — даты были указаны скомкано. Она вернулась в начало — там было все как надо — число, месяц, год. В последних было ничего не разобрать. То ли это день, то ли месяц…

Когда же это было?.. Полина ворвалась домой злая — был ужасный день в универе, кажется. Она влетела в комнату, на ходу раздеваясь… в этом было что-то неприятное? Что же… шел дождь! Точно — шел дождь. Это была осень — конец октября, кажется… Нина не отзывалась, а Полине так нужно было поделиться с ней! Она звала ее, но Нина не отвечала. В их небольшой двухкомнатной квартирке не услышать зовущего тебя человека было сложно. А спрятаться так и вовсе невозможно. Нина нашлась на балконе. Пыталась справиться со стихией и закрыть окно на шпингалет. Балкон был залит водой, ветер сносил оконную раму, а древний шпингалет отказывался вставать на свое место. Полина пришла на помощь.

Когда в помещении неожиданно наступила тишина и все звуки отдалились, Полина повернулась к сестре. И осеклась. По щекам Нины катились слезы.

Именно тогда, — вспомнила Полина, — они с Денисом окончательно разругались. Так, по крайней мере, сказала сестра. Значит, и последние письма должны были датироваться этими числами. Но если верить этим скомканным, наспех проставленным цифрам, как будто Нина куда-то торопилась, но не могла уйти, не пометив даты, если верить этому, то за октябрем шло еще множество писем… с десяток, уж точно. Переписка продолжилась.

В общем, Полина начала с самого начала. Пожалуй, можно было еще ходить вокруг да около, и юродствовать перед собой, уверяя, что по-другому никак и без этого никуда, но читать бы что-то все равно пришлось — а так, она хотя бы может составить в своей голове полную картину их отношений.

«Странно все, правда? Странно, что я всерьез пишу письмо абсолютно незнакомому человеку, и не просто пишу — я собираюсь с ним, то есть с тобой откровенничать! Если бы кто-то из моих родных узнал это, они бы не поверили. Они бы сказали, что письмо писала не я, кто угодно, но только не я…»

Первое письмо написано полтора года назад… Даже больше. На самом деле, кажется, что все это было еще вчера — так часто говорят, но это правда. Это только звучит масштабно, в календаре вечности, как любит повторять Полинина подруга Ирма, это время лишь крупица…

Нина рассказывала, они познакомились случайно — так ведь все обычно и начинается! В социальной сети. Он оставил комментарий под ее фотографией, а она написала ему ответ. Потом в ход пошли быстрые, ничего не значащие переписки. Потом и этого стало мало.

«Я живу в Воронеже… — писал он в своем первой письме. — Я живу в Воронеже, и для тех, кто знает, это не просто некий провинциальный город, один из… примерно тысячи ста других российских городов. Это большой город. У него, как и у всего своя история. Понимаешь, есть разные города. Есть маленькие и уютные — они ни на что не претендуют, они искренни и честны со своими жителями. Туда приятно приехать от суеты, суматохи — отдохнуть. Заняться собой. Своими близкими.

Есть города большие, среди которых бывают и те, которые слишком много мнят о себе. Все, как у людей. Города, как люди. Многие из них суетятся и бестолковятся — вот как бывает так, что человеку кажется, что у него длинные руки, или оттопыренные уши, или длинные ноги — и он пытается это как-то скрыть от других людей, которым до этого и дела нет, но получается не очень… бестолково, в общем. Как высокий человек может скрыть свой рост?.. Смешно. Воронеж — он такой же, как те люди с комплексами. Он большой и бестолковый. В нашем городе живет больше миллиона человек, а пытаются доказать, что меньше, намного меньше. Весь этот миллион постоянно куда-то бежит, сталкивается в крошечных маршрутках, и в «пазиках», и в автобусах, и в троллейбусах…. бесконечные пробки, бесконечное подобие суетной современной жизни, за которой, как мне кажется, очень мало что остается. Но при этом я, как истинный бестолковый житель своего города, люблю его, хоть и не пытаюсь корчить из себя больше, чем есть. (Так мне, по крайней мере, кажется). И, быть может, эта бестолковость и суетность, мало что мне дала — в плане жизни, но одно я усвоил наверняка — в мире очень мало людей, которым до тебя действительно есть дело. Даже если ты и выйдешь голый — об этом максимум что посудачат с коллегами на работе, да заснимут на телефон, — но большего ты не дождешься. Обзовут больным, и привет…. Вряд ли кто-то спросит, почему ты так сделал. Даже если и причина достаточно серьезная. Поэтому лучшее, что остается, дабы не чувствовать себя тружеником муравейника, ценить тех немногих, которым ты нужен. Ты видишь беспокойство в их глазах? Оно искреннее, другим даже лень будет корчить это беспокойство! А даже если я и ошибаюсь, людям надо доверять. Иначе и тебе никто не будет верить».