Ниоткуда с любовью - [16]

- Ох, — Маша едва не присвистнула. — Да бросьте, это важно и для вас. — «И не надо прикидываться, что нет», — едва не добавила она, но по сложившемуся молчанию оба поняли, что чуть ли не было сказано сейчас.

Маша уже отвернулась, чтобы закончить наваленную на нее работу, а Красовский еще какое-то время качался с носков на пятки, о чем-то размышляя, а потом вдруг неожиданно — и для самого себя тоже — ляпнул:

— А знаете, Маша, я зашел, чтобы… я хотел предложить, давайте я вас подвезу. Все-таки я уже ухожу, а значит, и вам не обязательно сидеть здесь.

Карандаш слетел со стола от Машиного неосторожного движения и покатился по полу. Маша кинулась его поднимать. А когда выпрямилась, обнаружила, что не знает, что ответить.

- Так что?

— Я… я, да, спасибо, было бы неплохо.

- Тогда давайте, собирайтесь быстренько и пойдемте. — Наблюдая за ее замешательством и, кажется, даже наслаждаясь им, Красовский добавил: — И что вы застыли на месте?! Я буду ждать вас на улице.

Маша лихорадочно собрала бумаги в одну стопку, спрятала в ящик, рассовала все канцтовары по ячейкам, закинула сумку на плечо и почти скатилась с лестницы вниз, не дожидаясь лифта.

Гриша удивленно посмотрел ей вслед, но Сурмина этого не заметила. Она надавила на дверь и та подставила ее удивленному, все еще затянутому паутиной работы лицу весну, во всей ее наступающей красе.

Долгая зима была закончена, и Маша впервые не заметила этого. Она тосковала, обычно жутко тосковала и считала дни, пока закончится это время застоя, с которым ассоциировалась для нее зима. Но все прошло само собой, как подходит к своему логическому концу все в этом мире.

— И даже моя стажировка здесь однажды закончится. И что? Что я буду делать потом? — прошептала Маша. А со стажировкой закончатся и эти сны. К счастью.

- Мария Сурмина! — окликнул ее знакомый голос от машины с заведенным двигателем.

И сердце пропустило свой удар, когда до девушки дошло, что ей снова придется остаться со своим боссом наедине.

…Руки дрожали, и Маша крепко сжала их.

— И как называется эта машина? — спросила она, только чтобы нарушить напряженную тишину во вкуснопахнущем салоне этого гладкого, уверенного в себе автомобиля.

— БМВ, — слишком любезно, как показалось ей, откликнулся Олег, и Маша закрыла глаза, продолжая слушать звук его голоса. Да… это была явная ошибка — соглашаться на эту поездку. Чем дольше она работает у Красовского, тем тяжелее ей находиться рядом с ним, особенно тяжело в этом замкнутом пространстве. Она не знала, почему он так действует на нее, почему вызывает столько эмоций, с которыми ни голова, ни сердце больше не могут справиться.

Печальнее всего, ужаснее всего, что все это: эти переживания, бессонные ночи или ночи, наполненные кошмарами, это напряжение в дорогой машине или в пустом конференц-зале его офиса, — закончится ничем, как будто и не бывало. Останется только неправильное, покореженное отношение ко всем возможным последующим мужчинам…

Однако, вопреки собственным ожиданиям, Маша не выглядела со стороны глупо, испуганно, неуравновешенно или как там еще можно выглядеть в подобной ситуации. Олег Красовский смотрел на нее со стороны, замечал болезненную бледность ее лица, небольшие синяки под глазами, но считал это все невероятно милым. Он вспоминал ту картинку, на которой у каждого дома были окна-глаза, и видел ее глаза; свои глаза она нарисовала у тех домов, они смотрели на него каждый день, видели его со стороны, и это именно ее взгляд мешал ему сосредоточиться. Он тоже ощущал это напряжение, но тщательно скрывал его, как и все эмоции, которые научился прятать еще очень давно, в детстве. Эти эмоции таились за привычной усмешкой, в веселости его и увлеченности работой никогда не было места для его личных переживаний, для его усталости, которая накрывала его каждую зиму; и никто и никогда, даже люди, с которыми он работал очень давно (ну, быть может, кроме самых близких университетских друзей), не могли бы сказать, что видели Олега Красовского раздраженным и усталым, не могли бы со всей определенностью сказать, что знают настоящего Красовского.

И уж тем более, этого бы не могла сказать девушка Маша, которая проработала у него немногим больше месяца. Но черт побери, почему-то именно ей ему захотелось сказать что-то очень личное, чего не знал никто! Вместо этого, он перестроился в правый ряд, сделал потише музыку и неожиданно спросил:

— А кто такой Женька?

Маша подняла удивленные глаза.

- Женька?

- Ну ты… говорила по телефону как-то и…

- А… — Сурмина почувствовала, как щеки ее заливает краска, как и тогда, в коридоре. — Женька — это она. Это моя сестра. Я… часто разговариваю с ней. По телефону.

Что-то в ее голосе заставило Красовского оторвать взгляд от дороги и посмотреть на нее.

- Она… не родная?

— Родная, — с некоторой обидой в голосе заметила Маша. — Просто она… она лежит в больнице и, в общем, мы постоянно созваниваемся, общаемся…. К тому же, там карантин, я пока толком не могу навещать ее. Да если честно, мне и некогда.

- А с ней… что-то серьезное?

Маша искоса посмотрела на него, и впервые за всю дорогу они встретились друг с другом глазами. Она первая отвела взгляд.