Нина - [4]

— Прочь! — крикнул он и, оттеснив ее к открытому окну, угрожающе занес руку.

Она яростно сплюнула, схватила свою одежду и, вскочив на подоконник, исчезла в ночной темноте. Нолан стоял у окна, глядя, как Нина бежит через поляну. Попав в полосу лунного света, она вдруг оглянулась назад — всего лишь на миг, но Нолан успел заметить ее полные гнева глаза на мертвенно-бледном лице.

Она исчезла, растворившись в темноте ночи, наполненной рокотом барабанов. Она исчезла, но ее ненависть осталась. Всю силу этой ненависти Нолан почувствовал, когда лег в кровать. Надо было раздеться, но он слишком устал. Стук в висках усилился, кровь пульсировала в унисон со стуком барабанов. Он содрогнулся от отвращения — Боже, какое ужасное у нее лицо, словно у той мифической твари, как ее там? У Медузы, точно. У той, что одним своим взглядом превращала людей в камень. У той, что на голове вместо волос носила живых змей. Чем-то этот миф напоминал рассказ мамы Долорес о людях-змеях. Странно, неужели все народы мира верили в существование таких созданий? Или же была хотя бы капля истины в этих искаженных до бессмыслицы байках старух? Сейчас он не хотел думать об этом, и вообще не хотел думать ни о чем: ни о Нине, ни о Дарли, ни даже о Робби. Дарли выздоравливает, с Робби все в порядке, а Нина ушла. Он остался здесь наедине с барабанами. Проклятый стук, из-за него он еще долго не сможет заснуть…

Нолан пробудился от тишины. Он вздрогнул и сел на кровати. Разумеется, он спал долго, потому что сквозь ночную тьму за окном уже пробивались местами серовато-розовые пятна рассвета. Нолан встал, потянулся и вышел в холл. Здесь было темно, и вокруг царила тишина. Он подошел к двери второй спальни. Дверь была полуоткрыта. Он зашел и тихо позвал:

— Мама Долорес!

Язык Нолана словно примерз к нёбу. Даже время как будто остановилось, когда он увидел распростертое у кресла-качалки бесформенное тело. Незрячие глаза сиделки с ужасом глядели на него с опухшего пурпурного лица. Звать ее не было никакого смысла. Она уже никогда его не услышит.

А Робби…

Нолан окаменел, вглядываясь в темный угол на противоположной стороне комнаты.

Кроватка была пуста.

Наконец он обрел голос и неистово закричал.

Окно было распахнуто настежь. Он подбежал к нему, перемахнул через подоконник и упал на травянистый ковер. Он бежал по поляне, потом — между деревьями и наконец достиг берега реки. Мозес сидел в лодке, возился с мотором. Он тревожно взглянул на Нолана, когда тот с криком подбежал к нему.

— Что ты здесь делаешь?

— Мотор вышел из строя, нужен ремонт. Я пришел рано, пока жара не разозлилась.

— Ты видел ее?

— Кого, сеньор?

— Девушку — Нину?

— Ах, так вы о той самой, сеньор, — Мозес качнул головой. — Она уплыла вверх по реке на своем катамаране, два-три часа назад, как только я пришел сюда.

— Почему ты не остановил ее?

— А зачем?

Нолан яростно махнул рукой.

— Немедленно заводи мотор, мы ее догоним.

Мозес нахмурился.

— Я же вам уже сказал: нужен ремонт. Может, к вечеру…

— Нет времени, — Нолан схватил Мозеса за плечо. — Неужели ты не понимаешь? Она взяла с собой Робби.

— Сеньор, я хорошо видел, как она шла к лодке, но, клянусь вам, она была одна.

Нолан вспомнил, как пылали гневом глаза Нины, и вздрогнул.

— Что же она с ним сделала?

Мозес качнул головой.

— Этого я не знаю, но уверен — второй ребенок ей ни к чему.

— Ты о чем?

— Когда она шла к лодке, я увидел ее фигуру. — Мозес пожал плечами.

Нолан все понял без слов.

— Почему вы на меня так смотрите, сеньор? Разве не положено женщине иметь большой живот, если она носит в себе ребенка?