Никто - [13]

— Соединяет нас поводок, но держишь его ты и ты ведешь.

— Исполняя твои капризы, проказник.

— Но какие капризы могут быть у шута?

— Если б я отвечал как тебе хочется, я сказал бы «шутовские». Но, отвечая так, я и самого себя сделал бы шутом.

— Ты всегда славился быстротой и правильностью определения самых запутанных ситуаций.

>(Одиссей бросает золотой поводок на песчаный берег.)

— Это всего лишь цепь, божественный Одиссей. А на ее конце — твой шут.

— Не удивляйся, если я в некий день брошу нечто большее.

— Тогда ты и золотую цепь прихватишь.

— А может, я не захочу тебя взять. Вот оставлю тебя вместе с ошейником и с этой цепью.

— Бедный ты мой божественный Одисик! Я слишком хорошо знаю правила твоих игр. Ты мечешься в поисках подвигов лишь потому, что тебя всегда увлекает какая-нибудь одна игрушка, и у тебя нет времени связать ее с другими. Загадочным ты стал бы только тогда, когда бы сам для себя перестал быть загадкой.

>(Одиссей садится на песок. Смейся-Плачь, помешкав, следует его примеру.)

— Почему ты не женился, Смейся-Плачь?

— Найди женщину, которая бы в браке искала шутовства?

— Но ведь отец твой, Толстяк, нашел такую и вдобавок породил тебя.

— Верно. Однако моя матушка умерла при родах, потому как мы оба смеялись: и родильница, и новорожденный. Мужчины легче переносят бремя смеха.

— Тогда возьми себе мальчика.

— А какое ты дашь ему приданое?

— Я надеюсь, даже уверен, что вполне весомое. Тебя! А в придачу оставлю тебе усадьбу, имущество, землю… Мало?

— Нет, нет! Ты так не шути! Ты без меня не уедешь, я тебе нужен. Что ты будешь делать без меня?

>(Одиссей разражается громким, грубоватым смехом.)

— Попался, Смейся-Плачь, попался! Попался шут на удочку! И кому? Шуту! Кто из нас шутов лучший?

— Лучший заплатит.

— С удовольствием это сделаю, возьму тебя с собой. Вместе с ошейником и с цепью. В далеких странствиях все пригодится. Ведь можем мы, например, попасть в трудные передряги, в беду, даже оказаться в нужде. Тогда золото особенно ценно.

— В таких обстоятельствах у меня был бы товар в тысячу раз ценнее.

— Согласен. Но мною торговать могли бы только боги. Все же я думаю, у тебя хватило бы ума и расчетливости, чтобы до этого не дойти. Мое божественное исчезновение принесло бы погибель прежде всего тебе самому.

>(Смейся-Плачь задумчиво.)

— Ты так думаешь? Возможно. А может, и нет? 23. У хижины Евмея. Одиссей и Евмей.

— Подумай, Евмей, сколь благосклонна к нам судьба. Я уже думал, что ничто земное тебе не поможет и что ты своей кончиной заставишь меня еще раз пуститься в странствие.

— Ты взял бы Ноемона? Куда бы ни направился?

— Нет, твоего приемного сына я бы не взял.

— Я знаю, он молод, но он отважен и не по годам разумен. Ты имел бы в нем верного оруженосца.

— Но прежде всего он был бы мне нужен здесь. Ну да, ты не понимаешь. Надеюсь, тебе все станет ясно, если я скажу так: в случае если бы ты удалился в царство теней, именно Ноемона — впрочем, по твоей же просьбе — я хотел бы, уезжая, оставить своим преемником, дабы он управлял в моих владениях вплоть до моего или Телемахова возвращения.

— Когда я тебя об этом спросил, я не предполагал, что ты задумаешь пуститься в новое плаванье.

— Тебе жаль, что ты остался жив? Ноемон возле тебя счастлив. Возможно, я слишком долго с ним беседовал в ту ночь, когда ты занемог, зато я многое о нем узнал.

— Знаю, он пошел тебя проводить, ночь была темная, и лил сильный дождь.

— Когда он вернулся, он тебе все рассказал?

— Он мог бы быть твоим сыном.

Одиссей задумался, потом сказал:

— Я тоже так считаю. Но ты не спросил меня, куда отправился бы я, если бы ты скончался.

— Я ждал, что ты сам мне скажешь.

— Так вот, собрав дружину бравых воинов и крепких гребцов…

— Молодых было бы маловато.

— Многие из тех, кто достиг зрелого возраста, еще куда как крепки. Вместе с ними и при их помощи я бы добрался до острова волшебницы Цирцеи.

— И остался бы у нее? Или привез бы ее на Итаку?

После долгого молчания Одиссей ответил:

— Прежде чем принять решение, я бы попросил волшебницу, чтобы она еще раз помогла мне спуститься в Гадес.

— Но ведь мудрый Тиресий уже рассказал тебе, что конец твоей жизни придет в старости, будет легким, и не на море он тебе назначен, а среди народа, которому ты даровал счастье.

— Не очень-то я помню это Тиресиево пророчество. Евриклея недавно мне напомнила, что с прорицателем дело как будто было по-другому. Но ведь ты тоже был на агоре, когда я рассказывал о своих подвигах?

— К сожалению, ссора меж пастухами помешала мне тогда оставить пастбище, где шла драка. Ты сам, однако, неоднократно рассказывал о своих подвигах и приключениях здесь, у моей хижины, а я в свой черед пересказывал твои славные деяния Ноемону.

— Нет, не Тиресия хотел бы я искать в подземном царстве Гадеса. Пусть прорицатели знают то, что знают, да помалкивают. Мне незачем знать свою судьбу. Тогда приключение, именуемое жизнью, утратило бы свою живительную пользу. Да, конечно, смерть неизбежна для всех живущих, но бывает она такой разной. Я не желаю знать, когда, где и как буду умирать. Хочу лишь одного — чтобы я сам мог познать тайну умирания. Упаси меня, Зевс, от внезапной, неожиданной смерти!