Никому не говори… - [107]

— Доброе утро, — сказала Карли, опустив глаза и отчаянно стараясь не покраснеть.

— Доброе утро, — хором ответили ей.

Лисса откровенно улыбнулась, а Эрин и Дани подмигнули.

— Хочешь кофе? — спросил Мэтт.

— Спасибо.

Когда Мэтт отвернулся, Эрин широко улыбнулась и показала ей большой палец.

Через двадцать минут Карли и Мэтт сидели в его машине.

Утром, еще лежа в постели, Мэтт кое-что рассказал ей о ходе следствия. Оказалось, что Марша провела в Доме почти месяц; по документам выяснилось, что они с Карли были там одновременно. Более того, они одновременно лежали в лазарете. Двух других девочек звали Дженни Оуден и Сорайя Смит. Нужно было обнаружить следы этих девочек (точнее, женщин; одна из них была старше Карли на четыре года, другая на шесть) и срочно поговорить с ними.

— Думаю, в лазарете что-то случилось, — сказал Мэтт. — Это единственная связь, которая существует между тобой и Маршей. Тебе было восемь лет. Ты мало что помнишь. Но именно в этом заключается причина твоих кошмаров. — Он посмотрел на Карли и помедлил. — Как ты относишься к тому, чтобы съездить со мной в Дом и расшевелить твою память?

Она согласилась. Вскоре машина въехала в ворота Дома, располагавшегося на северной границе графства.

«Странно, что я не была здесь с того самого утра, когда за мной приехала бабушка», — думала Карли. Пока девочку не забрал социальный работник, она жила в Роки-Форде, городке еще меньше Бентона. Они с матерью были очень бедны; кроме того, у матери были проблемы с алкоголем. Чего уж там… Карли сама слышала, как соседка называла ее мать «вонючей алкоголичкой», хотя на самом деле до этого еще не дошло. Но тогда Карли этого не знала. Бабушка кое-что рассказала, когда Карли немного подросла.

Видимо, мать в подростковом возрасте была отчаянной девицей; она несколько лет носилась на мотоцикле с еще более отчаянным парнем и в конце концов ушла к нему, хотя была предупреждена, что домой тогда может не возвращаться. После рождения Карли парень начал катать кого-то другого, в конце концов разбился насмерть где-то в Теннесси, а ее бабушка, как и обещала, отказалась принять дочь назад. Но когда социальные работники нашли ее и известили, что брошенную Карли отправили в приют графства, старуха согласилась взять девочку. В конце концов она полюбила Карли, а Карли полюбила ее.

Однако восемь дней, прошедшие до приезда бабушки, были самыми одинокими и страшными в ее жизни.

Теперь эти низкие кирпичные здания казались ей даже симпатичными. Карли шла с Мэттом от автостоянки и с любопытством рассматривала их. Корпуса купались в солнечных лучах, вокруг раскинулись зеленые газоны, окружавшие футбольное поле и баскетбольную площадку. Одни дети гуляли, другие находились в корпусах. Кто-то смотрел телевизор, кто-то ходил по коридорам, а в одной маленькой комнате сидел на кровати мальчик, у которого болела голова.

Мэтт заговорил с пожилой женщиной, вышедшей им навстречу. Карли слышала отголоски разговора: «Доброе утро, шериф… Да, мне звонили… Это там». Но она не прислушивалась, потому что впитывала в себя окружающее, всасывала через кожу, скорее заново переживая случившееся, чем вспоминая его.

Она ощущала страх.

— Ты в порядке? — вполголоса спросил Мэтт, взял ее за руку и повел вслед за женщиной. Через минуту Карли пришла в себя, потому что он был рядом и его рука, такая надежная и сильная, поддерживала ее. Она кивнула и вскоре очутилась в комнате с поцарапанной деревянной стойкой, где детям давали лекарство. За стойкой виднелась серая металлическая дверь с квадратным стеклянным окошком. Она была открыта.

— Тут был только один мальчик. У него аллергия. Я отвела его в другую комнату.

— Большое спасибо.

Карли слышала эти фразы как бы издалека. Она освободила руку и прошла в пустую комнату.

Комната была маленькая, с большим окном, выходившим… нет, не на сарай, а на навес, хлипкий навес, окруженный дощатым забором. Когда-то в этом загоне держали ослика, нескольких кур, пару козлят и поросенка. Она всегда любила животных…

Койки находились на своих прежних местах. Железные, выкрашенные белой краской, по паре с каждой стороны. Она спала на верхней койке слева. Карли посмотрела на нее. Койка была той же самой; металлические пружины, тонкий матрас, синее одеяло и плоская подушка. Тогда она казалась ужасно высокой. А сейчас была просто высокой. Матрас был выше ее макушки. Туда нужно было подниматься по лесенке.

Лесенка была на прежнем месте, в дальнем конце койки. Карли подошла к ней и полезла наверх. На Карли были белые брюки-капри, черная льняная рубашка с застежкой спереди и теннисные туфли, так что подниматься было легко. Она легла на матрас.

Скрип. Скрип. Звук был тот же самый. «Осторожно, не упади», — прозвучало в мозгу чье-то предупреждение. Тогда здесь тоже работала пожилая женщина, славная женщина, которая следила за ними весь день. Именно она и предупреждала Карли. И Карли была осторожна: она спала, прижавшись спиной к стенке, и боялась, что скатится с матраса.

Пытаясь вспомнить, как это было, она вытянулась во весь рост и повернулась на бок, спиной к стене.

— Карли, — услышала она.