Николай Рерих - [38]

Здесь для художника слились отзвуки романского зодчества времен дотатарских, когда Россия была больше слита с Западом, чем отъединена от него, с языческим воспеванием природы.

От Юрьева-Польского недалеко озеро Неро, в котором отразились башни и стены Ростова — не того, что недавно вырос на Дону, а того, что еще в двенадцатом веке назывался Великим.

Возле города — деревянная церковь, которая, по преданию, приплыла по реке Ишне и встала на берегу, как обсохшая барка. Возле города — Саровское городище, куда возвращается снова и снова археолог Рерих. В самом городе, в его монастыре-кремле — Спас-на-Сенях, башни, повороты стен, паперти. Все это художник пишет спокойно-безлюдным, могучим, более тяжелым, чем видится другим; словно принадлежит Ростов не радостному в своем искусстве семнадцатому веку, но векам более ранним, торжественно суровым.

Москва неизбежна в этих путешествиях по святым местам старой Руси. Художнику часто приходится бывать там. Художник останавливается в «Славянском базаре» — «Bazare de Slave» на Никольской, неподалеку от Красной площади. Он видит суетность торговых улиц, Иверской часовни с деловитыми монахами, голубями, лихачами, здания Думы и Исторического музея, новенькая симметричность которых так суха и плоска рядом с Василием Блаженным. Он пишет не это новое — но каменный Кремль и панораму Замоскворечья. Город — гнездо на семи холмах, город-венец, возникший из деревянного городища. Художник может повторить фразу Бенуа: «За деревьями, бронзами и вазами Версаля я как-то перестал видеть наши улицы, городовых, мясников и хулиганов» — только Версаль заменить Ярославлем и Москвой, бронзы — куполами, вазы — фресками.

Дороги ведут на запад от Москвы — к истокам Днепра, к скрещению его с Западной Двиной.

Недалеко от Москвы Смоленск, но как отличен от северных, от поволжских городов, где так ощущалась связь с Азией, с Каспием!

Эта дорога ведет на запад, к королевству польскому, к великому княжеству литовскому, не к мусульманству — к католичеству и протестантству, не к мечетям — к костелам и киркам, к рыцарям, ганзейским купцам.

Смоленск художник видит городом-рыцарем, городом крепостью, защитником не от половцев — от поляков и литовцев. Громада Успенского собора виднеется издалека над стенами Кремля — одного из самых мощных, самых прекрасных в России. Небольшой Днепр здесь только набирает путь «в греки», холмистые окрестности не похожи на ополья Владимирщины, хотя одинаковы жалобы помещиков на разоренье и крестьян на оскуденье.

Ожерелье городов нанизывается на западный путь. Православие переходит в католицизм, священники сменяются ксендзами и пасторами, купола — готическими шпилями, «присутственные места» — ратушами. В храмах звучат органы, трудятся ремесленники в каменных домиках «мяст» — городов. Перекликаются колокола виленских костелов, старухи ползут, перебирая четки, к Остробрамской мадонне, закованной в золотую ризу с острыми лучами, меж которыми видны звезды. Высится костел святой Анны, о котором Наполеон сказал, что хотел бы поставить его на ладонь и унести в Париж, а поодаль от башни Гедимина теснятся, лепятся домики ремесленников, соединенные висячими галереями.

Тупы, огромны православные соборы, которые усиленно строятся на ревельском Вышгороде, в центре Каунаса-Ковно, старинной литовской столицы, соперничавшей с Вильно, как Москва с Петербургом.

Художник то плывет по Неману, то едет вдоль Немана — колеса тарантаса вязнут в белом песке, глухи постоялые дворы, молчаливы их хозяева. На пароходах экипаж состоит из немцев, поэтому слова команды напоминают о гимназии Мая. На берегу холмы обозначают древние святилища, дубы посажены на месте многовековых дубов, под которыми сидели седобородые вайделоты — хранители священного огня — и весталки-вайделотки. Костелы стоят на месте священных рощ, где паслись белые кони, готовые помочь человеку, где обитали великие жрецы Перкунаса — бога солнца.

Рощи эти вырублены сравнительно недавно: Литва последней в Европе приняла христианство, перуновы святилища с христианского запада отжимались на восток, в Литву, и в костелах ее будто бы заложены камни последних языческих святилищ, и в древнем языке ее слышатся отзвуки санскрита.

Как прежде Покров-на-Нерли, пишет художник монастырь в Трокае, замок на Немане, костел в Ковно, готическое кружево домика, стоящего неподалеку от костела. На этом месте, кажется, стояла статуя языческого Перуна, и домик назывался поэтому «дом Перкунаса», хотя построен был купеческой гильдией для своих деловых нужд.

«На самом берегу Немана, в Веллонах и в Сапежишках, есть древнейшие костелы с первых времен христианства. В Ковно и в Кейданах есть чудные старинные домики, а в особенности один с фронтоном чистой готики. Пошли им Бог заботливую руку — сохранить подольше. Много по прекрасным берегам Немана старинных мест, беспомощно погибающих. Уже нечему там рассказать о великом Зниче, Гедимане, Кейстуте, о крыжаках, обо всем интересном, что было в этих местах. Из-за Немана приходят громады песков, а защитника-леса уже нет, и лицо земли меняется неузнаваемо».