Николай Павлович Игнатьев. Российский дипломат - [89]

Записка вызвала различную реакцию у царя и Горчакова. Оба отметили ее противоречивость – с одной стороны, призыв к активной борьбе в защиту христиан, с другой – к выжидательной политике. Это показывало, что Игнатьев находился в сложном положении: он не мог отрешиться от своих многолетних убеждений и в то же время вынужден был принять выжидательную линию Горчакова. Основная цель записки, как нам кажется, заключалась в том, чтобы побудить правительство не забывать о балканской проблеме, постоянно иметь ее в виду и использовать наступление благоприятного времени для ее решения.

Начало франко-прусской войны летом 1870 г. оживило надежды посла.

По сведениям Игнатьева, христианское население Балкан желало победы Пруссии, готово было выступить и ожидало поддержки от России. Но вряд ли Игнатьев реально оценивал ситуацию. Слишком мало времени прошло после поражения греков и славян, их силы по-прежнему были разобщены, а Россия не собиралась возвращаться к Восточному вопросу. Ее главной задачей являлась отмена нейтрализации Черного моря. В циркуляре Горчакова от 19 октября 1870 г. об отмене нейтрализации Черного моря было сказано, что император имеет в виду только безопасность и достоинство своей империи и не собирается возбуждать Восточный вопрос, желая сохранения и упрочения мира в этом деле[455]. Сам Игнатьев понимал, что хотя «влияние Франции похоронено на время на Востоке», но ее место займут другие западные державы. Поэтому нельзя сбрасывать балканские проблемы с повестки дня. 4 октября 1871 г., находясь в Ливадии, он подал Александру II еще одну записку, названную «О положении дел на Востоке», где говорил о задачах балканской политики России после франко-прусской войны. Игнатьев полагал, что поражение Франции и укрепление позиций России в Черном море смягчили отношения Турции к России, и призывал воспользоваться этим. Среди задач России он называл запрещение присутствия военных флотов западных держав в Черном море в мирное время (Лондонская конвенция 1871 г. разрешала султану пропуск военных судов дружественных и союзных держав через проливы), восстановление старых границ России по Дунаю, противодействие австрийскому присутствию в Нижнем Дунае. Игнатьев замечал, что эти требования вызовут протест Англии, но рассчитывал на поддержку Пруссии. (Из помет царя следовало, что он признает значение указанных проблем, но мало верит в возможность их реализации.)

Но главной задачей Игнатьев считал «утверждение на солидной и длительной базе нашего влияния на Востоке». Он надеялся на улучшение отношений с Турцией, где к власти пришли лояльные к России деятели (великий везирь Махмуд-паша), а также рекомендовал меры, направленные на укрепление влияния России в регионе: политическая пропаганда, благотворительность, организация школ, больниц, банка, развитие торговых связей, словом, призывал бороться с Западом его же средствами[456].

Таким образом, Игнатьев перешел от призывов к помощи национально-освободительному движению (в их бесполезности он уже убедился) к призыву начать широкое идейное, финансовое, торговое и культурное наступление и вступить в соревнование с Западом на этом поле действий. Александр II, судя по его пометам на записке, не возражал, но и ничего не сделал для реализации этой программы. То немногое, что удалось осуществить в этом плане (постройка госпиталя в Константинополе, создание православных школ и др.), было сделано самим Игнатьевым по его собственной инициативе и при поддержке православного населения турецкой столицы. В этом духе действовали и консулы, и славянские комитеты в России, но масштаб подобной деятельности был не слишком велик. Горчаков в начале 70-х гг. мало интересовался Балканами, его вполне устраивала политика невмешательства, подтвержденная созданным в 1872–1873 гг. Союзом трех императоров. Славяне же все более обращались к Европе. И когда с помощью русского оружия в 1878 г. на Балканах были созданы независимые государства и автономная Болгария, Россия оказалась в них лицом к лицу с сильными прозападными настроениями.

А пока не была решена национальная проблема, на Балканах по-прежнему царствовали произвол османских властей, экономическое, культурное и религиозное угнетение и бесправие христиан. Сопротивление народов зрело исподволь. Этого не замечали в Петербурге, но это видел Игнатьев. От его предупреждений отмахивались, но посла не покидала надежда на скорое решение Восточного вопроса. «Я верю в свою звезду, – писал он, – и потому убежден, что когда свыше [457] предопределено, я понадоблюсь и принесу посильную пользу России, тем более, что рано или поздно, а Восточного вопроса не миновать»[458].

Итак, в решении балканской проблемы во второй половине 60-х гг. XIX в. в российской дипломатии столкнулись две тактики: осторожный курс Горчакова, направленный на проведение реформ в христианских провинциях Османской империи с помощью европейских держав, и курс Игнатьева, с одной стороны, рассчитывавшего на освобождение балканских народов путем объединения их сил и антиосманского восстания, с другой – в случае неудачи первого пути – предлагавшего реализацию реформ с помощью прямых переговоров с Турцией без участия Европы. Однако и планы Горчакова, и проекты Игнатьева оказались несбыточными как из-за противодействия европейских держав, стремившихся не допустить распада Османской империи и усиления России на Балканах, так и из-за слабости сил самих славян и неспособности их к объединению. Наконец, даже если бы Порта и провозгласила реформы, устраивавшие христиан, вряд ли она смогла провести бы их в жизнь из-за сопротивления мусульманского населения и местных властей, а также протеста младотурецких националистических кругов, все больше набиравших силу в империи. Принцип невмешательства, провозглашенный Горчаковым, не решил проблемы. Она была загнана вглубь. Через несколько лет на Балканах с новой силой разразился кризис, закончившийся русско-турецкой войной 1877–1878 гг.