Николай Некрасов и Авдотья Панаева. Смуглая муза поэта - [33]

Но на то он и критик. Доброжелательные читатели, напротив, искали и находили в романе интересные автобиографические реалии, которые вовлекались в повествование мельчайшими крупицами фактов, представляющих в совокупности все эпохи прожитой жизни авторов – от детства до возмужания.

Несмотря на придирки, роман Некрасова и Станицкого имел большой успех и значительно увеличил число подписчиков «Современника».

А.В. Дружинин. Гравюра XIX в.

Редактор «Северного обозрения» В.В. Дерикер, не называя Панаеву по фамилии, раскрывал «женскую» тайну ее псевдонима: «Видимое присутствие в некоторых местах и женского пера заставляет предполагать, что имя Н.Н. Станицкого – псевдоним, под которым скрывается новая русская писательница, явление отрадное и приятное на широкой улице нашей литературы. От души желаем, чтобы и на дальнейшей прогулке башмачки прекрасной знакомой незнакомки сохранили художественную чистоту и прелесть».

Творческий союз Некрасова и Панаевой действительно сложился. Любовников соединяли общие взгляды на литературу, задачи журнальной работы, творчество. Но их личные отношения складывались драматично и неровно. Их сближала страстная любовь, они ссорились, мирились, ревновали, расставались и вновь сходились, писали и сжигали письма, вспоминали и пытались забыть. Характеры у обоих были сложные, не склонные к уступчивости. «Слабым звеном» выступал Некрасов: поэт был подвержен чудовищным приступам депрессии. Они были столь часты и регулярны, что в доме даже был специальный диван для хандры. На нем поэт лежал по несколько дней подряд, не разговаривая ни с кем. Если же он не молчал, то было еще хуже: Некрасов то причитал, что умирает, то плакал от ненависти к себе, то собирался бежать на Крымскую войну и погибнуть в осажденном Севастополе, то рвался на дуэль, чтобы его застрелили, то ходил по дому и подбирал потолочные крюки покрепче, чтобы покончить с собой, то по двадцать раз за день поглядывал на пистолет. Эмоциональный ипохондрик, жуткий ревнивец, он нередко оскорблял и бранил подругу без всяких оснований.

Однако пока это были лишь дрязги влюбленных, и любовный накал оставался достаточно высоким.

Между тем «Современник» стал необыкновенно популярен из-за невысокой суммы подписки и бесплатных бонусов для читателей в каждом номере.

Дела журнала Авдотья принимала близко к сердцу. В хозяйственном и деловом отношении она оказалась кладом для компаньонов. «Она читала рукописи, держала корректуры, прикармливала нужных сотрудников», – утверждал К. Чуковский. Трудно представить, как пишушая с ошибками женщина «держала корректуры» – вероятно, ее грамотность сильно повысилась. Зато она до тонкости постигла стиль разных обедов, даваемых издателями в редакции «Современника». Выйдя из актерской семьи, Панаева артистично играла все роли: с семинаристами была «демократически проста», с генералами – «великосветская барыня».

Титульный лист одного из номеров журнала «Современник». 1850-е гг.

В это же время любовно-литературный тандем принялся за работу над вторым совместным романом. «Боже мой, как легко стало, – вспоминает Панаева, – когда мы закончили «Три страны света». Но Некрасов тотчас же уговорил меня писать новый роман «Мертвое озеро». Однако образ жизни поэта переменился, он стал меньше работать. «Все люди дивятся перемене его», – писала Панаева М.Л. Огаревой 15 марта 1849 года, сообщая о том, что Некрасов редко бывает дома.

Угнетающе подействовал на сотрудников журнала арест М.В. Петрашевского и членов его кружка[13]. Среди арестованных и близких к ним лиц многие были причастны к литературе. «Уныние и тревога царили в редакции, – вспоминает Панаева. – Прежних оживленных споров и разговоров более не слышалось. Гости не собирались на обеды и ужины». Некрасов не видел обнадеживающих перспектив «Современника» и подумывал приобрести другие издания – «Литературную газету» или «Иллюстрацию».

Иван Иванович Панаев пытался восстановить репутацию журнала и использовал для этого свои великосветские связи. Он даже дерзнул просить у министра разрешения печатать политические новости. Но его деятельность расценивалась в издательстве невысоко, как уклонение от редакторской рутины, не более. Авдотья, выражая общее мнение, рассказывала в письме к приятельнице: «Ив. Ив. выезжает в большой свет. К князьям Юсуповым да графам».

Некрасов в привычном для него угнетенном состоянии духа в начале лета уехал в Москву, а затем «в деревню к себе», то есть в одно из имений отца. Его физическое состояние было плачевно, и улучшения не наблюдалось. Сам он рассказывал в письме Тургеневу от 9 января 1850 г.: «…1) Лихорадка… трясет меня каждый вечер вот уже с лишком месяц; 2) глазная боль, от которой только недавно избавился несколько; 3) невероятное, поистине обременительное и для крепкого человека, количество работы; …кроме лихорадки, болен еще злостью, разлитием желчи и проч. Кроме физических недугов, и состояние моего духа гнусно, к чему есть много причин…»

Более психологически стабильная и физически крепкая Авдотья не сидела в это время сложа руки. Первое полугодие 1849 года преимущественно было посвящено работе над ее ранее анонсированным романом «Актриса» (Н.Н. Станицкий). Но в печати роман не появился: его заменили ее же повесть «Пасека» с обещанием продолжения, и рассказ «Необдуманный шаг». Кроме того, еще раньше, в феврале 1849 года, в «Современнике» был опубликован рассказ Панаевой «Жена часового мастера».