Николай II - [8]

Особые отряды дежурили, кроме того, в подвалах и чердаках дворца на случай попытки поджога или подкопа. Телохранители несли личную охрану царя. Для этого выбирались люди, отличавшиеся особо крупным ростом, богатырским телосложением и силой, “чтоб одним ударом могли человека убить!” Обязанность этих лейб-казаков была днем и ночью стоять у царских дверей возле кабинета, спальни, столовой и т. д. Особое внимание уделялось далее тайным агентам, чья обязанность была в переодетом виде бродить на много верст вокруг дворца и следить, что говорят и делают, что думают окружающие, кто и зачем приезжает в Гатчину и уезжает из нее и т. д., и т. д.

Целый ряд сложных мер принимался, далее, на случай попытки отравить царя. За провизией для царского стола посылали каждый раз в новое место, причем принимались меры, чтобы поставщики не знали, для кого продукты закупаются. Повара и поварята служили в царской кухне в огромном количестве для того, чтобы назначать каждого из них на работу можно было не слишком часто, по очереди. Дежурить в ожидании назначения на работу должны были они все ежедневно, ибо назначения давались каждый день только в последний момент и не иначе, как неожиданно. Получившие назначение на данный день повар и его помощники с этого момента изолировались ото всех остальных и впускались в царскую кухню не иначе, как только после тщательного обыска дежурными офицерами Конвоя Его Величества.

Но и эти меры считались недостаточными. И хотя Александр III распорядился, чтобы на кухне ежедневно дежурил кто-либо из членов семьи, чаще всего сама Государыня, но, садясь за стол в кругу приближенных, государь не начинал есть, пока не убедится, что все остальные присутствующие за столом едят данное блюдо спокойно.

Таковы оказались в интимной жизни Двора бытовые последствия теорий К. П. Победоносцева: чем безграмотнее и темнее народ, тем прочнее самодержавие. И самые теории эти и всеобщая напуганность, господствующая при Дворе как прямое последствие применения теорий, одинаково сильно отражались на худеньком мальчике, воспитаннике К. П. Победоносцева, росшем в этих вот условиях, будущем императоре Николае II Александровиче.

ГЛАВА IV. СЕМЕЙНЫЕ УСТОИ

Если исключить постоянную напуганность, страх перед террористами, - в остальном семейный быт, окружающий детство Николая, почти ничем не отличался от жизни замкнувшегося у себя в имении помещика средней руки.

Пышности Александр III не любил. Жила царская семья не в парадных комнатах Гатчинского дворца, а на антресолях, приспособленных для прислуги. Комнаты были узкие, тесные.

- Даже рояля не поставить, не помещается, - жаловалась государыня Мария Федоровна.

- Нечего, нечего, пианино поставили, и ладно, - успокаивал супруг.

Комнаты, в которых жила царская семья все те годы, были настолько низки, что человек среднего роста легко доставал рукою до потолка. Для могучей, высокой фигуры Александра III они были и вовсе недостаточны. Но это то и нравилось Александру III, Он был не только бережлив, но и скуп в личной жизни, и, напр., фотографии, какие с немецкой аккуратностью развешивала по стенам Мария Федоровна, так и прикреплялись кнопками, без рамок.

Правда, придворные балы в эти годы, по давно заведенному образцу, были совершенно исключительны по пышности. - Это что-то фантастическое, воистину азиатское! - удивлялись иностранцы. Ничего подобного по блеску, пышности и богатству не было и в помине ни при одном из европейских Дворов. Но пышные балы и приемы - это уже было служебное, царское, обязательное, а все относящееся к этой области для Александра III было резко отделено от его личной жизни.

Это - служба. И эту царскую службу свою в сфере представительства Александр III - надо отдать ему справедливость - исполнял умело и с достоинством. Знаменитые фразы его: “Европа может подождать, когда Русский Царь ловит рыбу”, или “Пью за здоровье Моего единственного друга, царя Николая Черногорского”, не даром волновали европейских послов, аккредитованных при русском Дворе и производили огромное впечатление во всем мире.

Это было не фанфаронство, а действительная мощь, спокойное и уверенное сознание своей силы. Дело иное, что сила эта строилась на темноте народной и бесправии, на кнуте и нагайке; дело иное, что силу эту, самодержавную власть, беспощадно расхищали отделявшие царя от народа чиновники, начиная от всесильного министра внутренних дел и до любого малограмотного жандарма и охранника. Но сила была, огромная и настоящая, и царь проявлял ее уверенно и бессознательно.

У себя дома, в семье Александр III жил по-старинке, крепкой бытовой, мещанской жизнью. Много было в доме икон, лампадок. От болезней лечили преимущественно святой водой да молитвой угодникам (только от запоя, периодически посещавшего царя, лечил его лейб-медик С. П. Боткин). Лечиться царь не любил: тут было, и самолюбие - как это так, простой докторишка царем командовать будет? Было тут и глубокое презрение к науке и ученым. И когда последняя смертельная болезнь посетила царя, он так и не захотел лечиться и, резко отказавшись исполнять распоряжения профессора Захарьина, приказал вызвать себе в Крым отца Иоанна Кронштадтского. Любопытно отметить, что попытка профессора Захарьина проявить обиду и уехать из Ливадии встретила резкое полицейское противодействие.