Николай II - [3]

Даже личная свобода оставалась недостижимой для бедного самодержца.

Заграничные газеты того времени обошел следующий характерный эпизод, относящийся к первым дням царствования.

“Глухою осенью 1894 года, днем по Невскому проспекту шел молодой офицер с задумчивыми печальными глазами. Офицер шел, не привлекая ничьего внимания, и благополучно миновал уже Милютины ряды, как вдруг пред ним выросла фигура градоначальника фон-Валя. Он бешено мчался в своем экипаже по направлению от Зимнего дворца, зорко осматривая прохожих по Невскому. Увидав офицера, он выскочил из экипажа и, в упор глядя своими красными воспаленными глазами на смущенного офицера, тихо сказал ему:

- Это невозможно, Ваше Величество!

- Но, генерал …

- Это невозможно, Ваше Величество, я ВАС умоляю вернуться во дворец…

Моментально вокруг государя - офицер с печальными глазами был, действительно, не кто иной, как Николай II, самодержец всероссийский - и фон-Валя собралась толпа. Царь продолжал идти по тротуару, фон-Валь шел сбоку, почтительно изогнувшись.

- Но, генерал, я вышел погулять…

- Это невозможно, Ваше Величество…

На этот раз последняя фраза была услышана толпой; слова “царь”! царь!” переходили из уст в уста; раздалось громкое “ура”; полетели вверх шапки: тогда Николай II был еще очень популярен, на него возлагали большие надежды, и появление царя без свиты и охраны наэлектризовало толпу…. А в это. время из Зимнего дворца уже прискакали адъютанты, окружили плотной цепью царя и повезли его в Аничков дворец к вдовствующей императрице (или, как ее тогда называли, к “покойной” императрице). “Мальчик” получил большой выговор и с тех пор его заперли окончательно “под замок”.

Но если так тягостна была личная жизнь Николая, то еще мучительнее была его государственная деятельность.

Как трагичны оказываются уже первые шаги этого беспомощного “монарха всей России”. Уже в первые дни выясняется, напр., совершенно недопустимое по размерам казнокрадство министра путей сообщения Кривошеина. В области воровства и хищений удивить чем-либо на Руси трудно, но министр Кривошеий перешел, оказывается, все пределы, побил все рекорды. Не ограничившись постройкой роскошного дворца для себя на казенный счет, не ограничившись постройкой лично для себя в своей квартире особой церкви за счет казны (до чего не доводит человека истинная религиозность), не ограничившись, далее, проведением железных дорог через свои имения, причем материалы для постройки, шпалы и т. п. продавал казне все тот же Кривошеий из собственных имений, Кривошеий, как выяснилось, занялся в широких размерах еще всяческого рода спекуляцией, покупкой и перепродажей не только имений, но даже и… продуктов.

Все эти “черты из жизни” Кривошеина разоблачил перед Николаем государственный контролер Т. И. Филиппов, человек и сам по себе далеко не безгрешный (“Т. И. Филиппов не был вполне корректен в своей государственной деятельности”, - деликатно говорит о нем в своих “Воспоминаниях” С. Ю. Витте). Доклад Тертия Ивановича о Кривошеине, о его сплошном воровстве и хищениях, оказался потрясающим. “Одной десятой этих грехов было бы достаточно, чтобы признать Кривошеина недостойным занимать пост министра”,- свидетельствует Витте. Недаром же народная мудрость именно Кривошеину приписывает главную роль в распространенной легенде о министре, целовавшем икону: “Поймали его, значит, министра-то, что ворует уж очень; заставил тут его царь присягать, что больше воровать не станет. Для верности икону принесли, целовать заставили. Ну, он, министр, конечно, плачет, клянется, икону целует, а пока целовал, глядишь, главный-то бриллиант, дорогой самый, и выкусил! Присягнул, домой ушел, а бриллиант-то за щекой так домой и унес”.

Впрочем, что ж говорить о министре путей сообщения Даже на важнейший в полицейском государстве пост министра внутренних дел найти честного кандидата оказывается невозможно, с грустью констатирует юный монарх.

- Кого же Вы советуете назначить: Плеве или Сипягина? - спрашивает Николай у престарелого К. П. Победоносцева. “Один - подлец, другой - дурак”, - со вздохом отвечает - дословно! - старый идеолог самодержавия. Но назначение получают оба: раньше дурак, потом подлец, оба призываются на пост министра.

А когда надо за смертью Гирса назначить нового министра иностранных дел, после долгих поисков приходится назначить князя Лобанова-Ростовского, того самого, о ком Александр III на одном из его донесений написал “непечатную резолюцию”, исключительно резкую характеристику. Николай чудесно знает о существовании этого документа, но назначить все же приходится именно князя Лобанова-Ростовского. И в министерстве со дня вступления в должность нового министра старательно заботятся о том, чтобы подальше припрятать в архив резолюцию Александра III (храни Бог, их Высокопревосходительству на глаза бы не попалось!). И брат министра, молодой князь Лобанов, на вопрос о том, почему он уезжает за границу, раздраженно отвечает:

“Не могу же я оставаться в России, когда она дошла до такого положения, что даже мой брат может оказаться министром”.

Назначение на пост министра человека не только с темным прошлым, но еще и “с патентом”, с прошлым, которое закреплено особой Высочайшей резолюцией, не является исключением. Таковы были нормы жизни при дворе.