Николай II - [74]

В избе Распутина со множеством икон все более густой толпой теснились посетители, но особенно – посетительницы. Иные из этих женщин предлагали себя без всякого стеснения, убежденные в том, что сближение с Богом заключается в утолении плотской страсти. Кстати, и сам Распутин был убежден, что, удовлетворяя свои низменные аппетиты, он повинуется Господней воле, и в его мыслях судьба индивидуума решается не в битве добра со злом, а в благополучном сочетании сих двух тенденций, которые экзальтируются, противостоя друг другу до пароксизма наслаждения. Утоления плотской страсти чередовались с покаяниями. Говорил короткими, словно обрубленными, фразами, с жаром цитируя Священное писание и писания святых отцов, теребя бороду и жестикулируя своими благословляющими ручищами. Репутация святости и ясновидения привлекла к нему внимание нескольких казанских богословов, которые посоветовали ему податься в Санкт-Петербург. И он отправился в столицу, снабженный рекомендательным письмом к знаменитому епископу Феофану, профессору богословской академии. Этот высоконравственный ученый и аскет оказался покорен своим посетителем. Наивный при всей своей учености, он признал за Распутиным «добрую душу и удивительную духовность» и предрек ему «великую судьбу». В этом порыве доверия к сибирскому гостю с епископом Феофаном слились ректор Духовной академии епископ Сергий, епископ Гермоген и даже сам отец Иоанн Кронштадтский. Однажды, когда Распутин присутствовал на торжественной службе, отправляемой Иоанном Кронштадтским, последний внезапно сошел с амвона и медленным шагом направился к нему сквозь толпу верующих. Показав на Распутина пальцем, о. Иоанн произнес: «Ты будешь творить чудеса!» Затем о. Иоанн благословил раба Божьего Григория и, в свою очередь, испросил у него благословения.

Вскоре вокруг Распутина собралось немало экзальтированных служителей церкви, их тяга к безграмотному мужику с сомнительными нравами объясняется желанием вызвать новый порыв благочестия в высших слоях общества. Им казалось, что этот человек, одаренный неоспоримым даром обворожения, мог вывести из апатии завсегдатаев пышных салонов, которые вот уже четверть века как отвернулись от духовных проблем. О том, чтобы выразить ему неодобрение, не могло быть и речи. Так Распутина вводили в круг избранных, а епископ Феофан представил его ко двору. Вскоре после этого, 13 октября 1906 года, Николай пригласил его пожаловать в Царское Село. Чтобы избежать пересудов, его провели через вход для прислуги. На госте был длинный кафтан, какие носят в праздничные дни зажиточные мужики, и грубые сапоги. Нисколько не смущенный перед венценосной особой, он поднес царю образ св. Симеона Верхотурского, написанный на доске. Поблагодарив Григория, царь пригласил его откушать чаю с императрицей. Представленный Вел. княжнам и царевичу, старец роздал им святые иконки и просфоры. Как отметил царь в своем дневнике, гость задержался во дворце до семи с четвертью вечера. Распутин произнес перед августейшими хозяевами – глаза в глаза – свою обычную проповедь глухим, замогильным голосом. Он говорил о необходимости молиться с прилежанием, как молятся дети, и сближения с народом, который не умеет врать. Эти слова настолько глубоко отозвались в чуткой душе Александры Федоровны, которая уже видела в визитере подлинного представителя своих нижайших подданных и утешителя ее сердца, которого она тщетно искала столько лет.

Покуда царица все еще колебалась, взять ли Распутина в свои духовные поводыри, санкт-петербургские дамы домогались его, перебивая друг у друга, – одни приходили к нему, стремясь возвыситься душою, других влекло нездоровое любопытство, а третьим хотелось удостовериться, насколько заслуженна его чисто мужская репутация, о которой носилось столько слухов, – лучше познать на собственном опыте, чем сто раз услышать! Распутин разъяснял своим гостьям, что счастье состоит из трех стадий. Первою из оных является грех, засим следует искупление, увенчиваемое заслуженною наградой – наслаждением. Таким образом, чтобы заслужить прощенье свыше, необходимо погрузиться во греховное утоление плоти. Пока влюбленные в него дамочки, рассевшись вокруг, попивали чаек, он рассказывал им скабрезные анекдотцы, слегка вгонявшие их в краску. Затем, не переставая вещать, переходил к делу: ласкал у той волосы, у другой – руки… Созрев для подвига, он уволакивал избранницу к себе в опочивальню со словами: «Ты думаешь, я тебя порочу? Ошибаешься: я тебя очищаю!» Другие посетительницы в молчании оставались сидеть за столом и, потрясенные, завидовали избраннице, которая в это время находилась на пути к спасению. Они были убеждены, что в этих примитивных, чтобы не сказать грубых, манерах кроется некое обновление веры. Этот путь, соединяя в себе духовность и чувственность, открывает всем желающим того женщинам царственную дорогу к расцвету. Привычные к холодным, искусственным политесам, они оказывались перед ним в совершенно непривычной обстановке. Они шли одновременно к народу и к Богу, к наслаждению и к освящению. Как тут воспротивишься такому притягательному приключению?