Николай I - [42]

.

А на Нарвской заставе, где несли караул солдаты Московского полка, еще с вечера ожидал прибытия Михаила Павловича адъютант Николая полковник лейб-гвардии Конного полка В. А. Перовский. Ночью, прикрываясь проверкой, приезжали сюда дежурный по караулам Московского полка Михаил Бестужев и подпоручик этого же полка князь М. Ф. Кудашев явно с целью задержать на заставе Михаила Павловича. Но полковник В. А. Перовский уже контролировал действия начальника караула подпоручика А. С. Кушелева. Встретив около девяти часов утра Михаила Павловича, он сразу же сопроводил его в Зимний дворец. Так Николай Павлович выиграл еще одно маленькое тактическое сражение, одно из тех, из которых сложится победа 14 декабря. Присутствие в тот день великого князя Михаила Павловича, шефа Московского полка, одетого в мундир генерал-фельдцейхмейстера, трудно переоценить. Ведь, по утверждению заговорщиков, он вместе с Константином Павловичем был арестован по приказу Николая.

Но вернемся к тому моменту, когда Николай Павлович, выйдя из зала заседаний Государственного совета, отправился в свои комнаты. (Первое время Николай I и Александра Федоровна жили в том же здании Эрмитажа.) Он шел по коридору мимо постов внутреннего караула лейб-гвардии Конного полка, которым командовал корнет князь А. И. Одоевский, член Северного общества. После ночного дежурства, сменившись, князь Одоевский примет участие в восстании 14 декабря.

Дальнейшие события той беспокойной ночи нашли отражение в дневнике Александры Федоровны в записи от 15 декабря: «Я еще должна здесь написать, как днем 13-го отправилась к себе домой, как ночью ко мне вошел Николай, стал на колени, молился Богу и заклинал меня обещать мне мужественно перенести все, что еще может произойти. — «Неизвестно, что ожидает нас. Обещай мне проявить мужество и, если придется, умереть с честью». — Я сказала ему: «Дорогой друг, что за мрачные мысли? Но я обещаю тебе». И я тоже опустилась на колени и молила небо даровать мне силу и около бюста моей покойной матери я думала о ней и о возлюбленном императоре Александре. Мы легли очень поздно, и Николай встал рано, чтобы принять всех генералов и полковых командиров, которые собрались к нему и спешили к себе по казармам приводить солдат к присяге»^{295}. Было еще темно, но уже начинался день 14 декабря 1825 года.

«Если буду жив»: 14 декабря 1825 года — один день из жизни императора

Короткая тревожная ночь с 13 на 14 декабря прошла в заботах и волнениях. Вряд ли сон державной четы был столь безмятежен, как пишет М. А. Корф^{296}. Николай Павлович практически не спал, проведя несколько часов с Александрой Федоровной, то ли прощаясь, то ли укрепляясь в своей решимости постоять за свои права. Утром он успел написать краткое письмо-записку сестре Марии Павловне, а присутствующему при его одевании А. X. Бенкендорфу сказал: «Сегодня вечером, может быть, нас обоих не будет более на свете, но, по крайней мере, мы умрем, исполнив наш долг»^{297}. Наступил пасмурный день 14 декабря; было восемь градусов мороза по Реомюру (около семи градусов по Цельсию). Как же вел себя Николай Павлович в этот поистине судьбоносный и для него, и для России день? Был ли он трусом и «испуганным пугалом»?^{298} Действительно ли у него «душа была в пятках», как уверял Дениса Давыдова генерал-майор А. Н. Чеченский, чье мнение было затем растиражировано А. И. Герценом в его книге «Былое и думы»?^{299}

Не было еще семи часов утра, времени, назначенного для аудиенции с высшим офицерством в Зимнем дворце, когда Николай Павлович вышел из своих комнат. В принципе такое время не считалось тогда ранним, но съезд для присяги в столь ранний час можно назвать беспрецедентным. Прочитав только что отпечатанный манифест о восшествии на престол, Николай Павлович неожиданно задал вопрос: «Не имеет места каких сомнений?» А затем, помолчав, прибавил: «После этого вы отвечаете мне головой за спокойствие столицы; а что до меня, если буду императором хоть на один час, то покажу, что был того достоин»^{300}. Генералы и командиры отдельных частей принесли присягу в Главном штабе. От присягнувших военачальников Николай Павлович мог требовать на законном основании выполнения всех обязанностей во время переприсяги в войсках. Примерно в это же время присягнул Сенат; около 7 часов 20 минут утра сенаторы уже разошлись по домам. Почти повторилась ситуация 27 ноября, когда гвардия присягала раньше правительственных учреждений. Только теперь генералитет присягал одновременно с Сенатом, но раньше Государственного совета.

Вскоре, где-то в промежутке между 8 часами 30 минутами и 9 часами утра, после гвардейских начальников во дворец прибыл в парадной форме М. А. Милорадович. Как вспоминал Николай Павлович, он явился «с новыми уверениями совершенного спокойствия»^{301}. Возможно, Милорадович еще ранее побывал на общей аудиенции с генералитетом около семи часов утра. Но в девятом часу утра он уже повстречался с членами Государственного совета, направлявшимися по коридору на половину Николая Павловича для принесения поздравлений. Оставшийся после заседания Государственного совета в Зимнем дворце, чтобы дождаться официальной церемонии молебна и поздравлений, назначенных на 13 (по другим данным, на 14) часов, служащий Государственного совета В. Р. Марченко пишет: «Навстречу мне — граф Милорадович, щегольски одетый и веселый. «Я сейчас был с рапортом у нового императора, — сказал он, — о благополучном состоянии столицы; все места присягнули уже, да и город весь, можно сказать, потому что с утра нельзя пробиться к церквам». На вопрос же мой о войске отвечал, что и оно присягнуло, только в конной артиллерии под Смольным что-то случилось, но это вздор, и там теперь великий князь Михаил Павлович»