Николай I - [241]

. Мужественно встретила она и пожар Зимнего дворца в декабре 1837 года. Прибыв из театра уже после Николая Павловича, она первым делом забрала бумаги и письма из своего кабинета, окинув прощальным взором комнаты. «Скажите лучше, какое счастье, что дети мои спасены и что, по всей вероятности, не погибла ни одна человеческая жизнь!» — воскликнула она в ответ на сетования одного из присутствующих^{1648}. На самом деле жертвы были, но их постарались скрыть. Тогда же Николай Павлович распорядился, чтобы солдаты Преображенского полка первым делом выносили имущество с половины императрицы, прибавив при этом: «Прошу собой не рисковать»^{1649}.

Наиболее счастливым временем своей жизни Александра Федоровна считала период с 1834 по 1839 год. В 1839 году был восстановлен Зимний дворец, в котором кабинет Александры Федоровны занимал угловую комнату второго этажа северо-западного ризалита; с Адмиралтейской стороны к нему примыкала «почивальня». Казалось бы, возрождение из пепла Зимнего дворца должно было принести радость. Но это было не совсем так. 5 декабря 1838 года состоялась помолвка любимой дочери Николая Павловича Марии Николаевны с герцогом Лейхтенбергским, а 2 июля 1839 года — и сама свадьба. Тогда Александра Федоровна записала: «Я чувствую тихую печаль, когда мой семейный кружок в Зимнем дворце теряет одного из своих членов; это напоминает мне о том, что скоро наследник-цесаревич оставит нас и заживет своим домом, а за ним последуют и две другие старшие дочери. Новый Зимний дворец означает предел счастливого периода моей жизни как супруги и матери; как я утрачиваю с годами здоровье и силу молодости, так оставляет меня и семейное счастье»^{1650}. На портрете императрицы, написанном тогда англичанкой К. Робертсон, к грации и красоте примешивается чувство грусти-увядания; в руке у императрицы белая роза с опадающими лепестками…

Александра Федоровна не вмешивалась в политику, хотя, по возможности, старалась сгладить некоторые противоречия, возникавшие между Николаем I и ее братом Вильгельмом после восшествия последнего на престол. Она охотно общалась с Дарьей Христофоровной Ливен, супругой русского посланника в Лондоне, любившей поговорить о политике^{1651}. Даже когда между последней и императором произошел разрыв из-за ее демонстративного «разъезда» с мужем, после чего Д. X. Ливен стала жить с Франсуа Гизо, то и тогда императрица продолжала переписку, рискуя навлечь гнев Николая Павловича. Впрочем, иногда информация Д. X. Ливен оказывалась полезной. Недаром маркиз де Кюстин заметил, что русскими шпионами являются женщины^{1652}. Однажды, когда императрица читала письмо от своей старой подруги, написанное, как всегда, на характерной зеленой бумаге, «государь вошел в кабинет и, увидев по цвету бумаги, от кого письмо, сделал жест, выражающий досаду, и ушел, воскликнув: «Бумага! Опять эта противная зеленая бумага!»^{1653}. В ноябре 1830 года Николай Павлович вслух читал императрице депеши о восстании в Польше. В дневнике А. О. Смирновой-Россет под 22 марта 1845 года сохранилось свидетельство о чтении Александрой Федоровной депеш русского посланника в Риме А. П. Бутенева^{1654}.

Какую-то дополнительную информацию Александра Федоровна получала благодаря своим прусским связям. В дневнике от 2 января 1854 года А. Ф. Тютчева пишет, как после лекций по русской истории профессора К. И. Арсеньева императрица удалилась на четверть часа в свой кабинет и вышла к цесаревне, сказав, что «хорошие известия из Пруссии подтверждают, что Пруссия сохранит нейтралитет»^{1655}. Указанные факты свидетельствуют, что при жизни Николая Павловича Александра Федоровна не была чужда политике. Князь П. В. Долгоруков, передавая слухи и толки после кончины императора Николая Павловича, писал, что императрица раньше канцлера А. М. Горчакова знакомится с дипломатическими депешами. Правда, он считал, что это якобы приводит к утечке информации; при покойном императоре она не посмела бы читать депеши^{1656}. В последнем князь был не прав. Особых тайн от супруги у Николая Павловича не было, и депеши она читала.

Большие возможности для Александры Федоровны открылись на ниве благотворительности. Сразу же после коронации она занялась своими обязанностями по заведованию Патриотическим и Елизаветинским институтами, хотя общее руководство благотворительными женскими учреждениями оставалось у деятельной Марии Федоровны. После ее смерти в 1828 году стало ясно, что заменить покойную императрицу Александре Федоровне не по силам. Николай I учредил специальный комитет из двенадцати членов под председательством принца П. Г. Ольденбургского. Затем было образовано упоминавшееся IV Отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии для заведования учреждениями Марии Федоровны, хотя за Александрой Федоровной сохранялся общий патронаж. В дневнике за 23 ноября 1835 года А. В. Никитенко записал: «Женские заведения, говорят старики и старушки, ныне не в таком цветущем состоянии, как при императрице Марии Федоровне. Это особенно замечают в Екатерининском институте. В Смольном монастыре упадок несколько прикрывается личным благоволением государыни Александры Федоровны к начальнице его, г-же Адлерберг»