Николай I - [206]

Впрочем, иногда государь был безапелляционен. Его мнение могло поставить крест на карьере художника. В 1826 году при ходатайстве Академии о присвоении крепостному Легашеву звания художника 14-го класса император затребовал работы к себе и отклонил ходатайство: «Я работы видел и нахожу, что рано давать чин»^{1339}. За плохо выполненные, по мнению императора, образа для церкви Святой Екатерины в Царском Селе художник Егоров «в пример других» был уволен со службы. Его признали «неспособным более к преподаванию уроков»^{1340}.

Большое внимание уделялось посещению академических выставок. Посетив 14 октября 1833 года выставку вместе с Александрой Федоровной, Николай Павлович на прощание сказал: «Благодарю вас, господа, я вижу, что Академия день ото дня идет вперед… Я рад поддерживать таланты и деньгами, и отличиями, только бы трудились, а не ленились»^{1341}.

Но не всегда посещение выставок императором заканчивалось благополучно. 23 сентября 1830 года Николай Павлович приобрел на выставке мраморную статую ребенка, пускающего пузыри С. И. Гальберга, две картины Штока, две «живописи» на стекле Федора Брюллова (брата Александра и Карла), а также перспективный рисунок А. И. Иванова^{1342}. В то же время император остался недоволен картиной Андрея Ивановича Иванова (отца Александра Иванова) «Смерть генерала Кульнева», работами учеников архитектурного класса, руководимого братьями Андреем и Александром Алексеевичами Михайловыми, а также бюстами — своим и Александры Федоровны, выполненными в качестве моделей для фарфорового завода Степаном Степановичем Пименовым. Указанным преподавателям было предложено подать в отставку.

В литературе эту историю обычно представляют как пример варварской расправы «царя-лицедея» с талантливыми художниками. Так, автор одной из популярных книг считает, что С. С. Пименов не угодил императору, может быть потому, что «не приукрасил» его, а кроме того якобы «царь не терпел людей безродных, беститульных»^{1343}. Объяснение, конечно же, наивное, если вспомнить, что сыну того же С. С. Пименова — Николаю Степановичу — Николай Павлович открыто благоволил. Или как быть с беспризорным армянским мальчиком (по другой версии, христианином-турком, оказавшемся в Крыму) — будущим художником И. К. Айвазовским. Через семь лет после описываемой выставки, 14 марта 1837 года, последовало высочайшее повеление «о причислении художника Гайвазовского» (тогда его фамилия писалась так) к классу батальной живописи профессора А. И. Зауервейда для занятия «морскою военною живописью и предоставлении ему, по сему случаю, мастерской…»^{1344}.

Известно, что Николай Павлович был раним в отношении всего, что касалось Александры Федоровны. Во всяком случае, в последовавшем за злополучной выставкой 1830 го-468 да повелении говорилось: «Бюсты его величества и особенно государыни сделаны весьма дурно… Профессора Пименова отстранить вовсе от службы»^{1345}. Между прочим, за многолетнюю работу по заказам фарфоровой фабрики в декабре того же 1830 года С. С. Пименов был награжден бриллиантовым перстнем в 800 рублей^{1346}. Естественно, это не могло быть сделано без ведома императора и являлось своеобразным «утешительным призом».

Несомненно, что акция в отношении Академии художеств была не случайна, и дело тут не во внезапной вспыльчивости государя. Эту акцию необходимо рассматривать в комплексе мер, предпринятых под влиянием европейских революций 1830 года, направленных на наведение порядка в преподавании в Академии и, главное, на придание произведениям национального колорита. Николай Павлович взял курс на обновление кадрового состава преподавателей. В том же году последовало распоряжение ученикам Академии «списывать» копии с картин в Эрмитаже. Причем, в отличие от прочей публики, художникам не возбранялось быть при этом не только во фраках, но и сюртуках^{1347}. В 1837 году последовали повеления о замещении на занятиях с воспитанниками «одержимых болезнью» профессоров их коллегами. Подмена заболевших преподавателей стала возможной после прибытия из «чужих краев» Карла Брюллова (1835) и Федора Бруни^{1348}. Регламентировался и внешний вид художников и учеников. В том же году появилось распоряжение о «воспрещении» служащим Академии художеств «носить усы и бороды в виде жидовских»^{1349}. В 1840 году в Риме было учреждено особое начальство над находившимися в Италии художниками-пенсионерами. Особенно много таких, иногда мелочных, распоряжений и повелений последовало в 1848–1849 годах, когда всем русским художникам, кроме Пименова-младшего, наблюдавшего за поставкой мрамора, было предписано возвратиться из охваченной революциями Европы в Россию^{1350}. Даже литографированные курсы лекций профессоров Академии отныне подлежали цензуре с предоставлением экземпляров в Публичную библиотеку^{1351}. Наконец, в связи с эпидемией и небольшим количеством представленных работ была отменена академическая выставка 1848 года. В 1853 году Совету Академии художеств было предписано обращать внимание на нравственность художников, и в случае вызова провинившегося назад в Россию с членов Совета, рекомендовавших этого пенсионера, предписывалось взыскивать деньги, потраченные на командировку художника.