Николай I. Биография и обзор царствования с приложением - [42]

Царство Польское в начале царствования императора Николая I; польская революция 1830–1831 гг. и ее усмирение; последующая политика Николая I в Польше и западном крае

По акту Венского конгресса 28 мая (9 июня) 1815 г. бывшее Герцогство Варшавское, за исключением тех его частей, которые отходили к Австрии и к Пруссии, и города Кракова, составившего независимую республику, провозглашалось навсегда присоединенным к Российской Империи, «в силу своей Конституции… в неразрывной с Россией связи и во владении Е.В. Императора Всероссийского, наследников и преемников на вечные времена», «государством, имеющим состоять под особенным управлением». Часть территории старого польского государства признавалась, таким образом, по этому акту политическим телом, что и выражалось в его новом титуле – Царство Польское, который включался теперь в титул русского государя. Что касается будущих внутренних распорядков в Царстве и даже его территориальных пределов, то в этом отношении, как и в других подобных случаях (как, например, по вопросу о внутреннем устройстве государств Германского Союза), Акт ограничивался более неопределенными постановлениями. Употребленный им, как сейчас было цитировано, термин «конституция», при неопределенности этого термина в начале ХIХ века, и в особенности в той легитимистической среде, из которой вышел акт Венского конгресса, не должен вводить в какие бы то ни было заблуждения. Акт предоставлял «благоусмотрению» русского Императора определить «внутреннее распространение сему государству». Что же касается внутреннего устройства Царства Польского и тем более введения в нем представительных учреждений, то специально об этом Акт не говорил ничего; он ограничивался лишь общим заявлением об особом польском представительстве во всех трех государствах, поделивших между собой владения старой Польши, сообразно с особенностями государственного строя каждого из них[42].

Как известно, в силу этого последнего заявления Австрия и Пруссия ограничились введением в своих польских владениях лишь областных земских учреждений; Александр же даровал Царству Польскому конституцию с особым народным представительством, особой казной и особой армией. Это не привело, однако, к окончательному разрешению польского вопроса.

Польская политика императора Александра отличалась, как известно, большой неопределенностью и неустойчивостью. В отдельных своих заявлениях он не раз говорил о своем намерении воссоединить области, отошедшие к России по разделам в XVIII в., с Польшей, и теперь некоторые из его мероприятий как будто подтверждали его слова. Так, главнокомандующий польской армией цесаревич Константин Павлович, кстати сказать прекрасно организовавший эту армию, командовал и литовским корпусом. В его же лице совмещалась и высшая гражданская власть как в Царстве Польском, так и в Западном крае. Все дальнейшие заявления на этот счет императора Александра отличались, однако, большой неопределенностью. Его личное отношение к дарованной им же полякам конституции далеко не всегда соответствовало сану конституционного монарха, а с 1820 г. в Польше окончательно наступает период реакции и административных нарушений конституции.

С другой стороны, образование Царства Польского и дарованная ему конституция не удовлетворили и поляков, независимо от характера дальнейшей политики императора Александра. Среди польского общества продолжала жить надежда на полную политическую и национальную независимость. Эта независимость должна была, по мнению сторонников польской национальной идеи, выразиться прежде всего в возвращении Царству областей, отошедших к России по разделам. Неопределенные на этот счет постановления Венского конгресса получили соответствующее истолкование, а такой факт, как присоединение в 1811 г. к Великому Княжеству Финляндскому Старой Финляндии, при всей исторической несоразмерности этого факта с вопросом о польских владениях России, получал в глазах польского общественного мнения значение знаменательного прецедента. По мнению новейшего польского историка, этот вопрос сыграл решающую роль, сравнительно с вопросом собственно конституционным, в развитии оппозиционного настроения в польском обществе и стал «одним из главных факторов Ноябрьского восстания 1830–1831 г.»[43]

Вступление на российский престол императора Николая I рассеяло последние надежды на возвращение Польше земель, отошедших от нее к России. Взгляды нового государя на Польшу и русско-польские отношения были вполне ясны и определенны. С детства воспитанный в чувстве антипатии к полякам, Николай их не любил и никогда этого не скрывал. Поляки прекрасно знали это и тоже не любили его. Николай в свою очередь прекрасно знал об отношении к нему поляков и опять-таки не скрывал, что он знает, что поляки его не любят. Убежденный сторонник абсолютно-монархического начала, он не мог относиться с симпатией к польской конституции, тяготился своим положением в Польше как конституционного монарха – это стояло в слишком резком противоречии с его неограниченной властью в России – и не скрывал и в этом отношении своих чувств. С другой стороны, однако, унаследовав польскую конституцию от своего предшественника, он считал себя обязанным ее соблюдать и, действительно, вплоть до разрыва с Польшей в 1831 году ни в чем не отступил от своих обязанностей конституционного монарха; конституция переставала быть для него обязательной, раз она была бы нарушена с противоположной стороны. Все дело только в том, что при тех настроениях, какие жили в польском обществе, она не могла не быть рано или поздно нарушена. Со своей стороны Николай I всегда высказывался против воссоединения с Польшей земель, отошедших к России по разделам, и вполне определенно заявлял, что никогда не совершит подобного шага, который, по его мнению, в корне противоречил бы интересам России. «Пока я существую, я никаким образом не могу допустить, чтобы идеи о присоединении Литвы к Польше могли бы быть поощряемы, так как, по моему убеждению, это вещь неосуществимая и которая могла бы повлечь для империи самые плачевные последствия. При всем том это не мешает мне быть столь же хорошим поляком, как и хорошим русским; я доказал и при каждом случае буду доказывать это строгим и верным соблюдением и охранением привилегий, которые наш покойный ангел (так всегда называл Николай Павлович покойного государя в переписке с братьями) даровал королевству; но, пока я жив, я не могу терпеть ни малейшей попытки сверх этого, направленной ко вреду империи, в тесном смысле этого слова; вследствие этого я не могу питать, а еще менее поощрять какие-либо подобные надежды», – писал он в своем письме от 24 октября 1827 г. своему брату Константину.