Николай Александрович Невский - [37]

Одно и то же название — Ирабу носили и остров и деревня, точнее, волость, объединявшая, как об этом писал Невский, пять слобод.

По преданию, ныне безлюдный о-в Симодзи в старину был заселен. На южном побережье его имеются два глубоких с соленой водой пруда, расположенных очень близко друг к другу. Их называли «сообщающимися прудами». Берега их обрывисты, отвесны, сорвешься в воду — не выберешься. С этими прудами связана мрачная легенда.

«Говорят, в старину на этом месте находилось име-

ние одного богача из деревни Кидумари. Однажды богач в порыве самохвальства и гордости решил отведать кушанья из рыбы — посланницы морского бога. И, когда он уже потрошил рыбу, бог, разгневавшись, наслал наводнение, смывшее без остатка не только имение, но и всю деревню Кидумари. Уцелела лишь одна женщина с двумя детьми — своим ребенком и пасынком, которых в то время не было в деревне. Вернувшись, она не нашла ни дома, ни деревни и решила, отделавшись от пасынка, перебраться со своим ребенком в другую деревню. Она уложила пасынка на каменное возвышение на краю пруда, а сама, обняв своего ребенка, легла поодаль, поджидая, когда заснет пасынок, чтобы столкнуть его в воду. Но она задремала первой. Тогда ее ребенок подобрался к старшему брату и поменялся с ним местами. Ночью мать проснулась и, не подозревая обмана, столкнула родного сына. Наутро, обнаружив свою ошибку, она бросилась в тот же пруд.

В южном пруду находится скала, выступающая из воды, называемая „Ложем пасынка". Есть будто бы и другая скала — „Ложе родного сына"».

Моторная лодка вошла в пролив, разделяющий Ирабу и Симодзи. Некоторое время она продвигалась с помощью шестов, но вскоре стало так мелко, что лодка заскребла днищем по песку и остановилась.

«Бросили мостки-доски, но они не достигали берега, и пассажиры, поднимая подолы, шагали по воде. Я уже было собрался снимать ботинки, как один из лодочников предложил донести меня на закорках до берега, на что я охотно согласился. Весь берег покрыт тонким белым песком, какого не увидишь в Хирара, и там и сям можно наблюдать круглые отверстия в песке, уходящие вглубь. Это жилища красивого быстроногого краба, с которым любят играть дети, доставая его из норки — краб прячется приблизительно на расстоянии длины руки взрослого человека».

Ведомый своим провожатым, Невский отправился в Ирабу. Волость населяло около 4500 человек. Все пять поселений, входивших в волость, расположились вдоль дороги, «прекрасной во всех отношениях», по выражению Н. А. Невского. В одной из деревень, в которой находилось волостное правление, Невский остановился на ночлег в начальной школе, где ему приготовили no-

lo 1

стель (составленные вместе столы, покрытые циновкой). Его радушно встретил школьный служитель. После угощения — вареный рис и тофу, творог из перебродивших бобов, появились и первые гости — представители местной администрации и деревенской интеллигенции, среди них был и старшина Кунинака Канто, понемногу занимавшийся сбором интересных этнографических фактов. После взаимных приветствий Невский представился. Сдержанность не позволила его собеседникам выразить свое восхищение познаниями гостя, но они были потрясены. И, как это бывало уже не раз, Невский очень скоро обрел верных и надежных помощников, старавшихся сделать для него все возможное.

А у него, естественно, уже были наготове вопросы. Еще в Хирара, дожидаясь катера, он услышал многократно повторяемое слово «мунаи».

«Прождавши катера безрезультатно два-три дня, я уже начал терять терпение и всем и каждому изливать свою досаду. Но досада моя была никому не понятна. Все, с кем бы я ни заговаривал, выслушивали меня спокойно и еще более спокойно отвечали, что тут ничем не поможешь, что это мунаи-кадзи — ветер-мунаи.

Первый раз слыша слово „мунаи-кадзи", повторяемое каждым, с кем я ни разговаривал, я, наконец, спросил, что же это за ветер такой, когда и откуда он обычно дует. Задавая такой вопрос, я был уверен, что мунаи — не более как название ветра, дующего в определенный сезон и в определенном направлении, вроде пассатов или муссонов, или вроде японских „хаэ" (южный ветер), „коти" (восточный ветер) и пр. Но тот, кого я спросил, видимо несколько озадаченный таким вопросом, подумал немного и ответил, что мунаи-кадзи совершенно не связан ни с сезоном, ни с направлением. Он возникает неожиданно в любое время года и может дуть в разных направлениях. Видимо, на моем лице была написана неудовлетворенность таким ответом, потому что мой собеседник, указывая пальцем на сливающееся с небом очертание острова Ирабу, прибавил: „Теперь этот ветер дует вон оттуда, со стороны деревни Сарахама. Дело в том, что несколько дней назад один из рыбаков этой деревни, отправившись в морена рыбную ловлю, случайно утонул, поэтому-то и „делается мунаи", потому-то и поднялся мунаи-кадзи".

Из этого ответа я понял, что мое предположение, будто мунаи-кадзи — название ветра определенного направления, — ошибочно, что слово „мунаи" вполне самостоятельно и не обязательно связано с ветром, и что, наконец, существует даже глагол „мунаи-си" — „делать мунаи", „мунаить", как я бы сказал, облекая его в русскую форму.