Николай Александрович Невский - [15]

• Более опытные старшие товарищи охотно приходили на помощь.

Н. И. Конрад вспоминает об этом времени: «Розенберг занимался буддизмом и был отправлен в Японию Федором Ипполитовичем Щербатским, который с присущей ему поразительной прозорливостью понял, что изучать буддизм в настоящее время нужно через Японию. Учитель и ученик, они были очень близки друг другу и в то же время очень разные. Чтобы показать, какая между ними была разница, разница двух поколений, я прочту два маленьких отрывочка. В 1919 году здесь, в Петрограде, уже была так называемая Первая буддий-~ская выставка (замечательное предприятие), где были прочитаны публичные лекции, в том числе и Щербатским, и Розенбергом. Лекция Щербатского — она называлась „Философия буддизма" — заканчивалась, например, так: „Тот самый Бергсон 2, на которого мы ссылались неоднократно в течение этой лекции (а Федор Ип

2 Бергсон Анри i(1859–1941) — французский философ-идеалист, представитель интуитивизма и филосо'фии жизни,

политович Щербатской любил сопоставлять некоторые учения индусов с теорией тогда очень модного, популярного, как известно, французского философа Анри Бергсона), в одном из замечательных своих докладов старался определить, что составляет существо философского учения и характернейшую черту всякого философа. Его заключение сводится к тому, что всякий философ вначале отправляется от какого-нибудь видения — от картины, в которой воплощается самое сердце его учения. Вся работа философа есть только стремление так или иначе истолковать и понять назначение этой картины, которая является опосредующим звеном между наблюдаемым миром и создателем самой теории".

Так закончил лекцию Щербатской. Лекция же Отто Оттоновича Розенберга называлась не „Философия буддизма", а „Миросозерцание современного буддизма на Дальнем Востоке". Очень важно обратить внимание на эту разницу в наименованиях. Розенберг закончил свою лекцию так: „Сближение Европы с Востоком усиливается. Все более и более рушится преграда, разделявшая народности, но не понять нам народы Востока, если мы не будем знать их души, не будем понимать того, чем живут и чем вдохновляются их лучшие мыслители, художники и поэты, если мы не будем знать, чем живет широкая масса народа".

И вот Николай Александрович Невский приехал к нам.

Дело в том, что из слов Розенберга можно понять: он изучал буддизм в Японии совершенно иначе, чем предполагал его учитель. Меньше всего он сидел над текстами и больше всего ходил по монастырям, храмам, разговаривал с монахами, иначе — его интересовал буддизм не как философема, а буддизм как действие. В известной мере такие же настроения были и у другого товарища Николая Александровича Невского, которого он застал в Японии, у Конрада. Конрад поехал туда, чтобы заниматься китайской культурой в Японии, но ему хотелось не по книгам изучать, а увидеть тех людей, для которых китайская культура, в частности китайская философская мысль, представляется жизнью реальною, от чего зависит их поведение. Николай Александрович попал в среду своих товарищей, старших по возрасту. И произошло разделение зон влияния. Буд

дизм был признан зоной влияния Розенберга, китайская культура в Японии — зоной влияния Конрада, а зоной влияния Невского — синтоизм, то есть национальная идеология японцев».

Первые полгода своей стажировки Невский большое внимание уделяет литературе вопроса, ему необходимо хотя бы в общих чертах уяснить сущность основных синтоистских учений в исторической последовательности ях возникновения.

«Начал он, по традиции, конечно, с памятников, с тех же самых памятников, которые всем хорошо известны как литературные и исторические. Те же „Нихонги", те же „Кодзики", „Норито" и так далее, т. е. памятники VIII–IX веков. Но Николай Александрович, может быть в известной мере под воздействием своих коллег, не стал заниматься исключительно изучением памятников, окружив себя монографиями, трудами современных г профессоров японских. Нет, он взял старых токугавских /авторов, которые по-своему разрабатывали все эти памятники, и остановился главным образом на тех, которые больше всего занимались синтоизмом, в частности Хирата Сатоми. Николай Александрович стал одним из крупнейших знатоков этого выдающегося, чрезвычайно интересного мыслителя XVIII века. После него никто этим Хирата Сатоми не занимался, специально по крайней мере. Но в то же время это была одна линия работ, и, разрабатывая ее, Николай Александрович приобрел огромное знание материала по фольклору и превосходным памятникам…»

Переводы «Норито» — синтоистских гимнов VII–VIII веков Н. А. Невский спустя много лет опубликовал. До сих пор «Норито» в его переводе остаются в числе лучших образцов переводов памятников древней японской поэзии. Н. И. Конрад по поводу этой работы говорил:

«Перевод отличается тем качеством, которое пленяло почитателей раннего Мандельштама. Творчество раннего Мандельштама было в одной критической статье определено удивительно любопытным выражением „велеречивая строгость". И вот в этих гимнах этя велеречивость, эта торжественность, эта, даже если хотите^ многословность сочеталась с поразительной точностью каждого слова, каждой формулы».