Никогда в жизни - [15]

— Надолго? — я искренне расстроилась, как-то «позабыв», что он ходил за мной целый день (а может, и больше, только я не заметила), значит, вся эта безличная официальность — не более чем игра. Или он вовсе за мной не ходил?

— Не огорчайтесь так уж сильно. Или начальство будет очень недовольно? — он, наконец, улыбнулся, что, наверное, следовало считать прямым приглашением. Вот только к чему? — Давайте перенесем нашу беседу на нерабочее поле?

Так он все-таки клинья подбивает? Ничего не понимаю!

В общем, договорились на завтра у меня. На визитке написала еще и Лелькин телефон — мол, вечером меня можно будет застать «вот тут».

— До какого времени?

— Ну, часов до двенадцати точно, — очень мне надо, чтобы он звонил посреди ночи.

— Вы там ночуете?

Ну знаете ли! Допрашивать — это такая оперская привычка, что ли?

— А в чем дело?! Это какой-то криминал?

Он расхохотался. Хорош все-таки, сил моих нет, и смеется так… прямо как нормальный человек…

— Да боже упаси! Просто я утром буду в этом районе, мог бы и вас захватить, я на машине.

Опять не поймешь: то ли это попытка «перейти на личности», то ли… Бредовая идея, но, может, его Лелькин дом интересует? А что? Достаточно абсурдно, чтобы оказаться правдой?

Да не так уж, пожалуй, и абсурдно. Во всяком случае более правдоподобно, чем «личный интерес». Может, то, что говорил господин майор, и можно принять за авансы, но… Нет, не думаю. Некоторый мужской интерес присутствовал, только, по правде сказать, маловатенький. Господин Ильин явно думал параллельно о чем-то более насущном. Знать бы — о чем…

10

Черный ворон, что ты вьешься над моею головой?

Мария, кажется, Антуанетта

Ничего не скажешь, денек выдался… насыщенный. Размышления о загадочном майоре занимали меня весь его остаток. Вечером же мы с Лелькой, невзирая на побаливающие мышцы, естественно, продолжили свои «танцы» в свежеоборудованном зале. Все-таки насколько комфортнее заниматься, когда поблизости качаются крепкие мужики — всегда есть кому подстраховать. Вот только при них не поговоришь. Хотя, если в зале не просто время проводить, то все равно не до разговоров.

Потом мы всей толпой отправились попить чайку. Засиделись за полночь. Прощаясь, Михаил воткнул над телефоном бумажку с номером:

— Вот. Если что понадобится, звоните. В любое время. Ночью тоже. Телефон у меня в комнате, — и так смешно при этом набычился. Ну, какой он медведь — медвежонок. Правда, большой очень.

Потом мы с Лелькой еще часа два обсуждали мои «новости». Да, да, да, баб хлебом не корми, дай языки почесать. Ну и что? Не о тряпках же!

Конечно, утренний подъем опять превратился в проблему, и к себе домой я влетела за десять минут до оговоренного времени. Только успела более-менее ликвидировать «нормальный рабочий беспорядок» и пылевые сугробы — складывается впечатление, что пыль чувствует отсутствие хозяина и скапливается с утроенной скоростью — как раздался звонок в дверь. Видимо, для человека, привыкшего носить форму, «часов в одиннадцать» означает «одиннадцать ноль-ноль», и никак иначе.

Около часа гость зачем-то просматривал мои тексты, время от времени задавая какие-то непонятные вопросы. Я, изображая рабочий энтузиазм, написала аж десять строчек и сварила кофе.

Затем господин Ильин минут двадцать «освещал интересующий меня вопрос». Мастерски освещал, надо сказать: ничего, что не проскакивало бы уже в газетах или на ТВ, в рассказе не было. Виртуоз! Ему бы в политики податься…

— Вот, собственно, в общих чертах и все. Вас еще что-то интересует?

Ну, однова живем! Я глубоко-преглубоко вдохнула…

— Никита Игоревич, только один еще вопрос.

— Хоть десять.

— Зачем вы за мной ходили?

— Какая вы… наблюдательная девушка…

Правильно, он же не знает, что дело отнюдь не в наблюдательности, просто его… э-э… мужественный облик потряс мое… э-э… девическое воображение.

— По уму следовало бы не интервью вам давать, а вас-то и допросить.

— Это на какую же тему?

Он пожал плечами:

— Обо всем, что вам известно.

— Мне многое известно, можно попытаться. При хорошем раскладе лет за десять управитесь, — зачем я начала хамить, я и сама не знала. Не то от обиды, не то по природной вредности характера. Однако на господина майора моя наглость отчего-то не произвела впечатления. Во всяком случае, голоса он не повысил и сохранил на лице все-то же задумчиво-непроницаемое выражение.

Сосредоточенно изучая рисунок на шторах, гость равнодушно заметил:

— Мне думается, что ваш интерес к фальшивомонетчикам вызван отнюдь не профессиональными изысканиями или, как вы выразились, сложившейся ситуацией, — и взял паузу. Прямо в лучших традициях классического театра. Казалось, он может промолчать так лет двести. Я сломалась первой:

— Ну предположим, что у меня какой-то личный интерес. Это ведь не значит, что меня непременно нужно в чем-то подозревать? Потому что я и сама не знаю, что это за интерес. И позволю себе заметить, что даже если меня и следует в чем-то подозревать, то вы все равно ничем не рискуете. Если я в чем-то замешана, то ничего нового не узнаю, если нет — что вы теряете? Что я сдуру где-то проболтаюсь?

— Да кто вас знает… Хотя сдуру проболтаться — это вряд ли.