Никогда не подсматривай - [32]

— А что Эрнест? Он никогда не сочинял стихов. И слава Богу, по-моему. Представляю, что бы это было за убожество.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Уж поверь, я знаю своего мужа лучше, чем ты. И знаю, на что он способен. Он не то, что стихов, он двух слов связать не может.

— Просто ты относишься к нему с предубеждением.

— А как еще я должна к нему относиться? Думаешь, я была в восторге, когда выходила за него?

Алиенор замолчала, так поспешно прикрыв рот, что я почти слышала, как она шлепнула губами. С минуту мы молча смотрели друг на друга. Потом я медленно сказала:

— И теперь ты хочешь и мне такой же участи, Нора?

— Что? — воскликнула она, подскакивая, — как ты можешь так думать! Напротив, я хочу, чтобы ты была счастлива. Я не хочу, чтоб ты относилась к своему мужу так же, как и я. И потом, я знаю, что ты не сможешь к нему притерпеться и будешь еще несчастнее, чем я. Именно поэтому ты должна выйти замуж за Грандена, потому что ты его любишь.

— Нет! — почти выкрикнула я, — ну как ты не поймешь? Я его не люблю! Не люблю! Я его… я…

— Что? Ну что? Скажи, раз уж начала. Ты его ненавидишь, терпеть его не можешь, тебе от него дурно? Давай, не стесняйся. Если б ты его ненавидела, то не стала бы краснеть и бледнеть в его присутствии. И у тебя не был бы такой вид, словно ты сию минуту рухнешь в обморок. Дорогая, ты сама не знаешь, что к нему чувствуешь. Правда?

Вот это как раз была неправда. Потому что я прекрасно знала, что именно к нему чувствую. И это трудно было забыть. Я чувствовала к нему всепоглощающий страх, ужас и испытывала одно желание: бежать от него и как можно дальше. И я вполне могла бы выразить это словами. Но сказать такое Алиенор! Она ведь на этом не успокоится. Она захочет знать, что именно меня так напугало. И тогда мне придется все выложить. Да, но разве я не хотела этого еще вчера? Разве я не прибежала в спальню родителей с этой мыслью? Почему бы не рассказать Алиенор обо всем, что случилось? Возможно, она сумеет мне помочь.

Я уже открыла рот, чтобы начать, но вовремя опомнилась. Сказать такое Алиенор? Чтобы она немедленно не отправилась к Грандену, чтобы выяснить, говорю ли я правду? Нет, ни за что. Даже представить страшно, что тогда может случиться. Я совсем не хотела, чтобы мою сестру убили за то, что она не умеет держать язык за зубами.

Алиенор, оказывается, внимательно наблюдала за моим лицом и тут же прореагировала:

— Ну? Что? Сказать нечего?

— Знаешь, что, Нора, — произнесла я, — я хочу побыть одна.

— Это ни к чему. Тебе нужно отвлечься.

— От чего? От чудных мыслей о моем женихе?

Сестрица приподняла брови.

— Всегда говорила, что у тебя прекрасное чувство юмора. Правда, язвишь ты слишком часто. Чаще, чем следует.

— Но не чаще, чем хочу, — отрезала я.

— Не сомневаюсь в этом.

Она взяла со стола пустой стакан, повертела его в руках, разглядывая на свет, словно стараясь обнаружить какой-то дефект, потом поставила его назад и проговорила:

— Ты ведь знаешь маму, Сюзон. Ее трудно переспорить. Если она что-то вобьет себе в голову, то это обязательно претворится в жизнь. И если она решила, что ты должна выйти замуж, то ты выйдешь.

Я содрогнулась. Уж маму-то я знала. Алиенор была совершенно права. Характер у нее был несгибаемый. И она умела сломать кого угодно. В свое время она сломала Алиенор, хотя сестричка совсем не такая рохля, как я. Она упряма и своевольна и ее трудно заставить делать вещи, которые ей не нравятся. И тем не менее, она вышла замуж за Эрнеста. Я смутно помню, какая напряженная обстановка была тогда в доме. Алиенор громко выражала свои протесты относительно предстоящего брака, папа совершенно устранился от дел, подолгу просиживая в своей лаборатории, либо вообще уезжая из дома. Он никогда не спорил с мамой. Это было бесполезно. Он нашел единственно верное решение: всегда и во всем с ней соглашаться. Только так он сумел уберечь свой душевный покой. А если ситуация ему совсем не нравилась, он предпочитал вовсе в ней не участвовать.

— Я вышла замуж за Эрнеста, — сказала Алиенор, — не думай, что я этого очень желала. И не думай, что я сразу сдалась. Но просто я поняла одну вещь.

— Какую? — спросила я безнадежным голосом.

Мне уже было нехорошо от сознания того, что моя свадьба неминуема, если за нее взялась мама.

— Что мое замужество будет куда лучшей жизнью, чем та, которую мне устроит мама, если я все-таки не соглашусь. И знаешь, Сюзон, время показало, что я права.

— Ну, и что бы она могла сделать? — угрюмо задала я вопрос.

— К примеру, отдала бы меня в монастырь.

— Уверена, там было бы куда лучше.

— Ты говоришь так, потому что не понимаешь. Слово «монастырь» звучит для тебя, как шутка. А на самом деле, это жутко. Представь, каждый день у тебя расписан. Ты никогда не принадлежишь себе. Ты либо молишься, либо работаешь. Кругом ни одной знакомой души. Тебе даже поговорить не с кем, потому что любые праздные разговоры там запрещены. И в монастыре ты уже не сможешь бесцельно слоняться, нет. Жизнь монахини принадлежит Господу и только Он знает, как ею распоряжаться. Никаких балов, нарядов, украшений, никаких излишеств. Там тебе не подадут на ужин пирожные или жареную куропатку. Ты даже не сможешь читать там те книги, которые тебе нравятся. Библия — вот то, что ты должна читать каждый день, это твой пастырь, твой руководитель по жизни, да и сама твоя жизнь. Подумай хорошенько, хочешь ли ты так жить. Я подумала и решила, что нет. Жить в монастыре — все равно, что похоронить себя заживо. Я предпочла замужество. И знаешь, Сюзон, я нашла, что из замужества, даже из такого, как мое, можно извлечь удовольствие и выгоду. Я веду себя как хочу, я делаю, что хочу. Эрнест никогда ничего мне не запрещает. Хотела бы я посмотреть, как у него это получится! В нашей семье главная — я. И только я решаю, что мы будем делать. Так что, это не так плохо.