Никоарэ Подкова - [82]

Гетман молча слушал, сидя между стариками. Голос деда Елисея Покотило долетал до него как будто издалека, словно тихий молитвенный шопот, ливший в душу яд и тайную радость. День заглядывал в окна сквозь дождевое сито, и в комнате все казалось пепельно-серым. Этот тусклый свет под стать был сумеркам душ человеческих. И так как собеседники сидели лицом к красному углу, то огонек лампады открыл сперва взорам гетмана, а затем и старых воинов венчанную голову, написанную яркими красками на дереве.

То было изображение Иона Водэ; господарский венец на голове его казался кровавым терновым венцом. Гетман получил эту икону от известного во Львове художника Яна Сокола и заплатил за нее через своего банкира Иакова Лубища десять злот. Когда Ян Сокол рисовал это мужественное лицо с гневно насупленными бровями, приемный сын Мати Хариана еще не был господарем Молдовы. Сокол сохранил набросок как воспоминание о друге. А позднее, узнав о мученической кончине славного витязя, он дописал портрет в виде иконы и послал его гетману Подкове, брату воеводы.

Никоарэ уже год держал портрет в красном углу, под образами, но не узнавал нарисованный лик. Казалось ему, тут нет сходства с чертами Иона Водэ. Но при этом пепельно-сером свете, который так под стать был пустынному уединению и сумеркам сердца, погибший господарь, словно наяву, возник вдруг из могильной сени и явил свое лицо с окровавленным лбом. Узнали его и старики и, вскочив в страхе, низко поклонились ему. Никоарэ быстро подошел к столику, стоявшему под иконами, где лежал меч, унаследованный им от господаря, и завесил портрет брата шелковой пеленой. Старики, подняв глаза, не увидели более страшного лика, с укором взиравшего на них. Они опустились в кресла, у обоих сердца были полны ужаса.

Немного погодя послышался голос Младыша. Он напевал какую-то унылую песню. Голос приближался. Потом песня смолкла, возможно, певец остановился у дверей.

— Ликсандру, — позвал Никоарэ.

Дверь отворилась. Младыш вошел и в недоумении посмотрел на стариков, рухнувших в кресла. Никоарэ с горящим взглядом стремительно шагал по комнате, похожий на ястреба, который кружит над парой цапель, притулившихся на берегу острова.

— Батяня Никоарэ, — ластясь, проговорил Александру. — Все льет и льет!..

— Скучно?

— До смерти скучно. Спать не могу. Хожу повсюду, делать нечего.

Никоарэ усмехнулся. Покотило устремил на Младыша смутный взор.

— Жди, мальчик, и укрепляй руку.

И второй старик уставился на Александру:

— Погоди еще малость, погоди. Нечего на дождь пенять… — сказал ему сердито дед Петря.

Младыш пожал плечами.

— До каких пор ждать?

Все трое хмуро молчали. Дед Елисей смягчился.

— Коли хочешь знать, человече, когда перестанет дождь, сходи к двум нашим схимницам и спроси у них, когда меняется четверть луны.

— Спроси и у дьяка, — пробормотал дед Петря. — Дьяк Раду учился у монахов и умеет читать громовник. И ежели он скажет тебе, что вскорости кончатся дожди, готовься в путь-дорогу.

— Поедем в большой табор? — радостно вскричал Младыш.

— Поедем на поминовенье души нашего усопшего.

В дрогнувшем голосе звучала глубокая печаль.

Ветер забросал окно целым роем брызг. В комнате наступило тяжелое молчанье. Александру почувствовал, что он лишний, — собеседники хотят остаться одни.

— Льет и льет!.. — проговорил он по-детски и вышел.

В сенях он облегченно вздохнул, сбросив охватившее его оцепенение. Погладил по голове охотничью собаку; она пришла по его следу и ожидала хозяина на крыльце.

— Ну-ка, пошли, узнаем, Болдей, когда выйдем в поле, — сказал Александру и еще раз погладил песика. — Беги за мной.

Оба побежали под дождем к хате вдовых козачек. Там было куда более оживленно, чем в той комнате, которую он только что покинул. В свой домик старухи дозволяли входить и собакам, друзьям человека. Особливо охотно собирались там люди в этот час, перед полуднем, когда отшельницы имели обыкновение вынимать из печи пироги и хлебы.

Когда Младыш вошел, они как раз завершали свою работу.

— Сашко-красавчик, хоть раз пришел ко времени! — проговорила матушка Митродора, ласково поглядывая на него.

— Да я не за хлебом, — защищался Младыш.

Сидевшие за столом воины и дьяк подвинулись, давая ему место, и весело слушали шутливый разговор.

— Ах, ты, значит, за пирогами пришел! — засмеявшись сказала старуха Митродора. — Вот тебе, голубок, самый румяный. Такими же мы угощали тебя, когда ты был отроком и один жил с нами в Черной Стене.

— Спасибо, матушка Митродора, — отвечал Младыш. — Съем твой пирог с охотой, как и в те времена. Но после пирожка ты уж не сказкой потешь меня, а совет дай.

Вторая стряпуха тоже подошла к Александру, принесла миску блинов со сметаной.

— Пришло время, сыночек, самому тебе забавлять нас сказками. А совет, что ж… совет мы дадим, коли пойдет он тебе на пользу.

— На пользу, матушка, — коротко отвечал Младыш. — Поведайте, пожалуйста, в какой четверти круга находится луна. Кабы не лил дождь, как при всемирном потопе, мы бы знали. Да вот тучи нависли, гнетут небо, гнетут душу, и ничего нельзя узнать. Наши старики говорят — когда перейдет луна в новую четверть, тогда и кончатся дожди.