Ника - [45]

Сорокалетняя Тамара Николаевна была женщиной того типа, какой нередко встречается в Поволжье, где мешалась русская кровь с татарской. Невысокая, с плотным торсом и почти прямыми плечами, она казалась ниже своего роста. На лице ее были приметны округлости скул и необыкновенно большие карие глаза под русыми бровями.

О своем приезде она не известила, чтобы неожиданным появлением доставить больше радости мужу и сыну.

— Я могу пробыть четыре дня, — предупредила она, едва встретясь с мужем. — Хоть потоп, а через четыре дня должна быть на работе.

Мужа и сына нашла она очень худыми.

— Да вы что, ничего не едите, что ли? — строго выговаривала она им.

Не теряя времени, она в день приезда проверила продукты, добавила привезенные из города и принялась варить, жарить, парить, стряпать пироги, ватрушки, блины. Потом перестирала белье, купила дешевенькой материи в цветочках и сделала занавески на окнах.

— Вот так будет поуютнее.

— Пожалуй, — согласился Николай Семенович.

— У-гу, — кивнул Алексей.

На другой день приезда Тамары Николаевны Перепелкины пригласили Венковых на чай. Уже стемнело, когда они вышли из дому. Неуверенно накрапывал мелкий дождь.

— Барометр не соврал, — сказал Николай Семенович, ведя жену под руку и посвечивая иногда под ноги карманным фонариком. — Ждали снега, а на дождь поворачивает.

— Случайная тучка, Коля.

— Может быть. Но дождь не помешает: влаги в почве мало, для хлебов надо бы побольше.

— Ты, наверное, на все смотришь с земледельческой стороны?

— Почти на все. Так пропитался этими заботами, что, кажется, уж не осталось в душе места ни для чего другого. Может, потом, когда наладятся дела, когда будет поспокойнее…

— Не мечтай, Коля. Верно сказал поэт: «Покой нам только снится».

— А какой поэт?

— Не знаю.

— Блок. Александр Блок, Тамарочка. — И Николай Семенович продекламировал: — И вечный бой! Покой нам только снится.

Перепелкины, снимавшие квартиру в доме бездетного колхозника, встретили Венковых у ворот.

— А то не найдете к нам дорогу, все закутки, закутки, — сказал Сергей Васильевич.

И он повел гостей сначала под низким навесом, потом двором, затем под ветвями дерева, потом на веранду, где было два входа в дом.

— К нам налево, в эту дверь.

Первые минуты прошли в том, что знакомились женщины друг с дружкой, задавались обычные вопросы о здоровье, а потом уселись за стол, накрытый по-деревенски неприхотливо.

— Как вам понравилась Усовка? — спросила хозяйка Гостью, кладя ей на тарелку треугольнички сладких пирогов.

— Обыкновенное село. Есть села хуже, есть лучше.

— Будет Усовка хорошим селом, — вмешался Венков. — Не так скоро, конечно.

— А вы привыкли здесь? — Тамара Николаевна глядела в глаза Валентине Михайловне и видела только блестящие толстые стекла, а за ними темнеющие черточки. «Как она близорука», — подумала Тамара Николаевна и стала смотреть на жесткие, сухие губы Перепелкиной.

— Все бы ничего… Детей у нас нет, нам не надо держать корову, как некоторым приезжим специалистам, поросят или кур… Много ли нам надо? Оба работаем. Квартира, конечно, без удобств, но и с этим смирились. Но очень трудно работать. Я уж не говорю про Сережу, он дома почти не бывает, все в полях да в конторе. А мне в школе очень трудно.

— Да, профессия учителя сложна.

— Это само собой разумеется. Тамара Николаевна. — Склонившись низко к столу, Валентина Михайловна жалостливо попрекнула мужа: — Что же ты, Сережа, плохо ухаживаешь за гостями. Налей им свежего чаю, а то этот остыл. Ешьте, пожалуйста, пироги-то, варенье берите, не сама варила, а хорошее. — Направив очки на Венкову, она вернулась к разговору о школе: — Хочется, чтобы выпускники сельской школы получили такое же образование, как и городские.

— Так программа одна и та же.

— Милая Тамара Николаевна! — Слабая, как у больного человека, улыбка скользнула по лицу Валентины Михайловны. — Программа одна, это верно. Но у нас нет учителя химии, нет учителя рисования, нет учителя физкультуры. Литературу и язык преподает историк, это, конечно, неполноценное преподавание.

— Не едут учителя в Усовку?

— Бывает, приезжают молодые по направлению, посмотрят — квартир нет, столовой нет — и уезжают. В лучшем случае проработает год, два, а потом уедет на каникулы и не вернется.

— Эта проблема не только школьная, — заметил Венков, — а проблема деревни вообще: рабочие руки, специалисты, машины.

— На областном совещании, — стал рассказывать Перепелкин, — обсуждался вопрос об агротехнике, о культуре земледелия. Но каждое выступление сводилось в конце концов к одному: нужны люди и машины.

— Машины будут. — Николай Семенович перемежал свои слова глоточками чая. — Промышленность выпускает вместо танков тракторы, комбайны. Нашему колхозу выделено на ближайший год три гусеничных трактора, два грузовых автомобиля, немного запасных частей.

— А сколько бы надо? Мы же с вами подсчитывали.

— Самое мало взяли бы двадцать тракторов и десяток грузовиков. Это не досыта. То, что дают, и то в кредит берем, а больше кредита государство дать пока не может.

— На совещании напирали: используйте все ресурсы, не ждите манны небесной.

— Это и без совещания все знают, — хмуро бросил Венков, сердясь на тех, кто говорил на совещании общеизвестные истины. — Разговорами дела не поправишь. Вспомните, Сергей Васильевич, как весной с севом мучались.