Ницше - [33]
Более того, различные фигуры Ницше — как биографические, так и собственно философские — составляют своего рода силовое поле делёзовской мысли или, если воспользоваться оригинальным концептом французского мыслителя, они отражают абстрактный «план имманентности» философского опыта. В этом плане Ницше, равно как и образы его творчества, например, Заратустра или Ариадна[42], представляют собой нечто вроде «концептуальных персонажей», играя которыми философ изобретает собственную философию. Концептуальный персонаж не представляет ни философа, ни его философию, напротив, философ есть не что иное, как внешняя оболочка придуманных им концептуальных персонажей, которые, по существу, суть движущие силы его мысли. Но чтобы раскрыть «тайну» концептуальных персонажей с именем Ницше, нам необходимо чуть глубже погрузиться в толкование ницшевской философии Жилем Делёзом.
Согласно представлению Делёза, ключевым понятием философии Ницше выступает концепт «силы», связанный с проблематикой смысла и ценности. Этот концепт — что-то вроде философского молота, ударами которого Ницше крушит, с одной стороны, традиционную концепцию «сущности», с другой — само понятие «истины» в философии. Ницше философствует молотом — играет «силами», которые открывает в истории идей, когда вместо вопроса «что?» (что есть истина?) ставит вопрос «кто?» («кто говорит?»; «кто, кроме меня, знает, кто такая Ариадна?»); в то же время драматизирует идеи, представляя их на различных уровнях умственно-психического напряжения.
В книге «Ницше и философия» французский мыслитель извлекает на свет весьма необычное отношение, которое отец «Заратустры» устанавливает между силами и смыслами. Силы исполнены смыслами, сила — носитель смысла, логика смысла есть не что иное, как логика силы. Новизна этого отношения определяется тем, что обыкновенно сила связывается с бессмыслием, грубостью, неотесанностью[43]. Долгое время сила казалась противоположностью смысла, как насилие — противоположностью разума, логоса.
Но ницшевский концепт указывает на необходимость различения «силы» и «насилия». Если насилие направляется в основном на форму силы, на способ ее организации, на тело, то собственно сила не затрагивает ничего, кроме другой силы; в то время как насилие разрушает, сила созидает, поскольку просто-напросто мерится силой с другой силой, то есть сравнивает, сопоставляет себя с другим в отношении могущества, способности творить. Это могущество, эту покоряющую силу творчества Ницше и называет «властью», обозначая таким образом «первопринцип» жизни.
Сила в понимании автора «Воли к власти» (речь не о книге, но о концепте) не есть стремление «быть самым сильным», не есть вожделение господства над другим, не есть желание властвовать над слабым; сила, в понимании Ницше, есть чистая власть — та, что не ограничивает себя какими-то отдельными, частными желаниями; власть — желание абсолютное, составляющее пафос всякой власти. Проблема в том, что отдельные формы власти предают забвению этот пафос, затемняют его частными, произвольными идеями (национализм, социализм и т. п.). Нацистская интерпретация Ницше, говорит Делёз вслед за Ж. Батаем, писавшим об этом еще в 30-е годы, — аберрация недалеких умов, которым не достало широты взгляда на понимание власти.
Итак, власть — как воля к власти — …..не то чтобы волит какой-то частной власти, она просто волит, хочет властвовать без каких бы то ни было ограничений, без каких бы то ни было условий. Но самое главное в том, что власть — как сила жизни — хочет бесконечности, следовательно, идея победы, торжества, так или иначе приостанавливающих движение жизни, остается ей чуждой; тем более, не приемлет эта сила возможности подчинения другого или его унижения. Победитель волей-неволей прерывает развертывание воли к власти: добиваясь признания, торжествуя победу, он превращается в «господина», устанавливает «власть» собственных ценностей. По Делёзу, философия Ницше опровергает гегелевскую диалектику «господина» и «раба», в которой движущими силами мысли и истории выступают отрицание, негативность, нигилизм, смертельная борьба за «господство».
«Господин» устанавливает господство ценностей, им созданных; «раб» вынужден их принимать: хочет ли он сохранить господские ценности, хочет ли их ниспровергнуть или уничтожить, все равно «раб» направляет свою силу на уже созданное. В последнем случае сила его преобразуется в насилие, поскольку обрушивается на формы, на способы организации настоящих ценностей. И в том, и в другом случае «раб» только реагирует на жизнь — реакция составляет существо рабского бытия. Вместо того, чтобы быть активным, вместо того, чтобы творить самому, «раб» сводит свое существование к производным, вторичным, болезненным формам жизни. Именно в этом смысле следует понимать ницшевскую идею о том, что в истории торжествуют силы «реактивные», а не «активные», люди «слабые», а не «сильные», «больные», а не «здоровые»: «Случается, что больной говорит: о, если бы я был здоров, я сделал бы то-то и то-то — он, возможно, это и сделает — но планы его, понятия его все равно остаются планами и понятиями больного человека — всего лишь больного. Так же дело обстоит и с рабом, с его представлениями о господстве и власти»
