Ницше - [10]

Вечное Возвращение — это не только избирательная мысль, но и избирательное бытие. Возвращается одно утверждение, возвращается единственно то, что может быть утверждено, только радость возвращается назад. Всё, что можно отрицать и что может отрицать, — всё это отвергается в самом движении Вечного Возвращения. Правда, можно опасаться того, что комбинация нигилизма и реакции будет вечно возвращаться назад. Но Вечное Возвращение подобно самокатящемуся колесу: оно гонит прочь всё, что противоречит утверждению, все формы нигилизма и реакции: нечистую совесть, злопамятство… только их и видели.

Тем не менее, имеются тексты, где Ницше рассматривает Вечное Возвращение как цикл, в котором всё возвращается назад, в котором возвращается То Же Самое, который к тому же самому и возвращается. — Что значат эти тексты? Ницше является мыслителем, «драматизирующим» Идеи, иными словами, он представляет их как следующие друг за другом события — на различных уровнях напряжения. Нам это уже знакомо по идее смерти Бога. Точно гак дело обстоит и с Вечным Возвращением: идея излагается дважды, в двух версиях (их было бы больше, но безумие прервало творчество, помешав дальнейшему развитию мысли, которое Ницше уже ясно себе представлял). Одна из оставшихся версий относится к больному Заратустре, другая, наоборот, — к выздоравливающему и почти здоровому. Больным его делает как раз идея цикла: мысль о том, что всё возвращается, что возвращается То Же Самое, что всё к тому же самому и возвращается. В этом случае Вечное Возвращение не что иное, как гипотеза, — гипотеза банальная и страшная. Банальная, поскольку соответствует природной, животной, непосредственной достоверности (вот почему, когда орёл и змея начинают утешать Заратустру, он им отвечает; вы превратили Вечное Возвращение в «уличную песенку», вы свели Вечное Возвращение к избитой фразе, слишком избитой[14]). — Но также страшной, поскольку, если верно, что всё возвращается, что всё к тому же самому и возвращается, то возвратиться должен и жалкий, маленький человек; возвратиться должны нигилизм и реакция (вот почему в Заратустре вопиет великое отвращение, великое презрение, вот почему вещает он, что не может, не хочет, не смеет говорить о Вечном Возвращении)[15].

Что же происходит, когда Заратустра выздоравливает? Что же он — просто взвалил на себя то, что прежде не мог вынести? Он принимает Вечное Возвращение, постигает его радость. Идет ли речь о заурядной психологической перемене? Конечно, нет. Речь идет о перемене в понимании и значении самого Вечного Возвращения. Заратустра понимает, что, когда болел, ничего не понимал в Вечном Возвращении, что последнее не цикл, не возвращение Того Же Самого, не возвращение к тому же самому, не обычная природная очевидность на потребу животных, не унылое моральное наказание на потребу людей. Заратустра понимает, что «Вечное Возвращение = избирательному Бытию». Как может возвратиться реакция и нигилизм, как может возвратиться негативность, если Вечное Возвращение — это бытие, в котором говорит только утверждение, только активное становление? Самокатящееся колесо, «высокое созвездье Бытия, не достигнутое ни единым обетом, не запятнанное ни единым отказом». Вечное Возвращение есть повторение; именно повтор производит отбор, именно повторение приносит спасение. Изумительный секрет освободительного и избирательного повторения.

Преобразование ценностей обретает, таким образом, четвёртый и последний облик: оно подразумевает и порождает сверхчеловека. Ибо по сути своей человек существо реактивное, он соединяет свои силы с нигилизмом. Вечное Возвращение отвергает и гонит прочь такого человека. Преобразование выливается в коренную перемену сущности, перемена происходит в человеке, но порождает сверхчеловека. Сверхчеловек означает не что иное, как сосредоточение в человеке всего, что может быть утверждено, это высшая форма того, что есть, тип, представленный в избирательном Бытии, порождение и субъективное начало этого бытия. Вот почему сверхчеловек оказывается на перекрещении двух генеалогий. С одной стороны, он порождается в человеке — через посредничество последнего человека и человека, который хочет гибели, но он их превосходит: разрывая и преобразуя человеческую сущность. С другой стороны, рождаясь в человеке, сверхчеловек не является человека порождением: это плод любви Диониса и Ариадны. Сам Заратустра придерживается первой генеалогической линии, стало быть, он уступает Дионису, он его пророк или провозвестник. Заратустра называет сверхчеловека своим детищем, но он ему уступает, поскольку настоящим отцом сверхчеловека является Дионис[16]. Так находят своё завершение фигуры преобразования: Дионис, или утверждение; Дионис-Ариадна, или раздвоенное утверждение; Вечное Возвращение, или вновь удвоенное утверждение; сверхчеловек, или тип и детище утверждения.

Мы, читатели Ницше, должны избежать четырех возможных ошибок: 1) по поводу воли к власти (нельзя думать, что воля к власти означает «вожделение господства» или «волю властвовать»); 2) по поводу сильных и слабых (нельзя думать, что самые «могущественные» в каком-то социальном устройстве являются самыми сильными); 3) по поводу Вечного Возвращения (нельзя думать, что речь идёт о старой идее, позаимствованной у греков, индусов, египтян и т. п.; что речь идёт о цикле, или о Возвращении Того Же Самого, о возвращении к тому же самому); 4) по поводу последних произведений (нельзя думать, что они выходят за рамки творчества или просто скомпрометированы безумием).