Ничейный космос - [42]

Однако с уникальностью я распростилась. Мир тогда переживал бум искусственного омоложения (год от года цена на курс лечения падала и вскоре стала доступной даже среднему классу). Я только оставалась старейшей из омоложенных, хотя кому какая разница?

Впрочем, в омоложении была своя прелесть: я и подобные мне стали откровением для самих себя. Нам ничего не стоило встать на сноуборд, скатиться с горы, переломав себе руки-ноги, а потом залечить все за месяц. Мы радовались жизни, веря, что натуралы — низшие существа, и выходили по ночам тусоваться, пересекались с подростками на стадии бунта. Нам казалось естественным дать преступнику второй шанс. А молодежь… они вообще ничего собой не представляли, даже на базовом уровне. Позабыв о целлюлите, морщинах, дряблых мышцах и скрипе в суставах, старики заняли место подростков, опустив тех до уровня новорожденных.

Так им, заносчивым козлятам, и надо.

Оставив учительство, я несколько лет жила себе в удовольствие (не вдаваясь в излишества). Потом во мне таки проснулась сознательность, погнавшая меня работать в Фонд защиты детей. Прослужив там девять лет, я возглавила благотворительную организацию «Поможем Африке». У меня получалось. На волне эйфории я обратилась в криогенное хранилище и забрала Питера — его разморозили, он родился, и я стала мамой.

Одновременно я обрела работу, сына и здравый рассудок: забота о Питере плюс руководство ведущей благотворительной организацией — равняется?.. Либерально-гуманитарный идеалист-трудоголик с ребенком на шее.

Моим домом стал Йоханнесбург, но сеть офисов раскинулась по всему миру. Поначалу я кормила Питера грудью, однако на конференциях и совещаниях это здорово отвлекало. Я наняла нянечек, которым доплачивала за кормление (они принимали таблетки, стимулировавшие выработку молока). Не кормить же ребенка химией! Натуральное всегда лучше. Мне нравилось поручать Питера разным кормилицам, нравился запах и вид полных грудей, которые сосал мой малыш.

А как трогательно Питер кричал, как забавно. Вот он славный, довольный — прямо хочется вылизать его, зацеловать, утю-тю. Но вдруг что-то пугает этот комочек смеха и радости, или он становится голоден, замерзает, перегревается… Тогда мой малыш орет благим матом, краснеет, багровеет. А дашь титьку — сразу же умолкает. Порой плач все равно не прекращался, Питер ревел и ревел, умиляя меня сильным, необузданным гневом.

Материнство сделало меня более скромной, и даже приземленной. Обогатило. Женщинам, которые еще не обзавелись ребенком, советую: поторопитесь. Забота о детях меняет, поверьте, пусть и длится она всего пару лет.

Но время я выбрала неудачное — совмещать заботу о сыне и работу получалось с трудом. И почему я не решилась разморозить Питера раньше? В жизни бывали периоды, когда мне случалось проспать до обеда, а потом весь день сидеть на диване, тупо уставившись в «ящик». Заведи я ребенка тогда, мы бы дольше оставались друг с другом: гуляли бы в парке, катались бы по полу, собирали бы игрушечную железную дорогу; может, даже ходили бы в кино на детские фильмы. Как мне этого не хватало!

Во мне пылала искренняя страсть к работе, желание сделать мир лучше. А любовь к Питеру замкнулась на самой себе, обратилась в непоколебимое желание обеспечить достойную жизнь будущему поколению: искоренить нищету, детскую смертность, коррупцию… я хотела спасти Африку, стала, не побоюсь этого слова, идеалистом. Но какой ценой!

Приходилось много путешествовать по Африке, Америке и Европе. Питер не видел маму неделями. Даже в Фисе работы было столько, что на сон оставалось часа три-четыре, а когда я выкраивала свободное время — в два или три утра — Питер уже крепко спал. Я тихонько будила его, качала на руках, расставляла игрушки у него на кроватке, чтобы он поиграл.

Я подсела на стимуляторы. Я горела: новые планы, схемы, цифры — все это постоянно вертелось у меня перед глазами, будто некая подробная карта стратегических действий. Мое умение сосредотачиваться на делах вызывало зависть у коллег.

Я сколотила команду из преданных помощников, жизни которых сумела подчинить достижению моих целей. Эми, Джон, Майкл, Хуэй составили ядро группы. Эми — жгучая брюнетка — была родом из Доркинга. Когда я смотрела на ее нос, меня так и подмывало посоветовать девушке обратиться к пластическому хирургу. Но ей нравился собственный естественный вид. До моего прихода в организацию она работала секретаршей, и в глазах у нее отражалась скука, однако при мне Эми буквально расцвела, стала моей правой рукой.

Джон — коренной южноафриканец — поражал способностью выстреливать слова с пулеметной скоростью. Понять его бывало трудно, но послушать стоило. Мне нравилось чувство юмора Джона (он всегда смеялся над моими шутками). Его родители погибли в Найроби: их автобус захватили террористы.

Майкл (темнокожий уроженец Лондона) и Хуэй (китаянка из Нью-Йорка) занимались аналитикой. Быстро говорили, быстро соображали; мозги у них рассекали как мясорубки. Он — широкоплечий и крепкий, она — забавная, смешливая и способная разбить мужчине сердце одним взглядом; оба — чувственные и по уши влюбленные друг в друга. Но Хуэй сама все испортила, переспав с журналистом из местной газетенки и расписав затем Майклу адюльтер во всех деталях и красках. Зачем она это сделала? Не знаю. Может, боялась быть счастливой? Легко ведь могла сохранить измену в секрете. Как бы там ни было, они с Майклом разошлись, однако совместную работу не бросили.