Ничейной земли не бывает - [25]

Вот и сейчас солдаты как ни в чем не бывало рассказывали анекдоты о военной службе и считали дни, оставшиеся до увольнения в запас. И это в то время, когда агрессивные крути за рубежом объявляют нейтронную бомбу чуть ли не самым гуманным оружием, потому что очень хотят иметь ее на вооружении. В такие минуты Бредову казалось, что он снова слышит свист резиновых дубинок над головой, и он невольно думал о тупой жестокости тех, кто сегодня разгоняет демонстрацию молодежи, а завтра готов пойти гораздо дальше. Перед его глазами вставали женщины и дети — беззащитные жертвы всяких агрессий и войн. Тогда в душе у него поднималось раздражение. Он хотел бы говорить проникновенно и убежденно, а оказывался чаще всего просто резким. Он хотел бы убедить своими словами других, а на деле только будоражил их. И чем яснее Бредов понимал, что солдаты внутренне отдаляются от него, тем чаще начинал отчитывать их.

— За что вы так обрушились на нас? — спросил вдруг Литош. — Будто мы совсем слепые…

Томительная тишина повисла над поляной.

Шанц понимал, что внезапно наступившее молчание вызвано разными причинами. Одних слова Бредова задели, и они смотрели в землю, чувствуя, видимо, справедливость критики в их адрес. Другие не соглашались с ним, а третьим все это было безразлично, и они считали рвение проверяющего офицера по меньшей мере странным.

Но сейчас было необходимо направить их мысли в нужное русло, заставить их хотя бы задуматься, помочь им лучше разобраться в сложившейся ситуации. Для такой беседы с сорока юношами нужен был особый подход, а Бредов, к сожалению, не был готов к этому. Аргументы убеждают не сами по себе, их еще требуется умело преподнести.

Повисшее тяжелое молчание прервал сигнал на обед. Это был очень удобный предлог для окончания беседы, и Шанц и Бредов покинули расположение роты. Бредов шел быстро, торопливо, и, только оказавшись в роще, освещенной горячим полуденным солнцем, полковник несколько успокоился.

Отломив около надреза на сосне кусочек желтой, как мед, смолы, Шанц поцарапал его, понюхал и удивился тому, что не уловил почти никакого запаха. И все же в лесу в этот час уже по-летнему пахло смолистым деревом. На некоторое время Шанц полностью отдался воспоминаниям. Мысли легко уносили его в прошлое, перекликаясь с настоящим, возвращались к сегодняшней, явно неудавшейся беседе. Постепенно Шанц снова обрел спокойствие, без которого он не смог бы вести столь важный разговор. Бредов, казалось, понял, что Шанцу хочется с ним поговорить, и не пошел к командному пункту кратчайшим путем, а свернул налево.

Шанц не знал, с чего начать. По его мнению, Бредов сейчас должен был бы сказать, что после обеда намерен вернуться в роту Пульмейера и довести до конца разговор с солдатами. Если бы Бредов ему заявил об этом, Шанц смог бы спокойно пообедать, а затем поехать дальше, чтобы разыскать майора Виттенбека.

Пока шли, полковник Шанц думал о том, что многие формальные беседы в подразделениях объясняются неуверенностью или недостаточным опытом некоторых молодых командиров взводов и рот или обусловлены их чрезмерной служебной занятостью. Однако с Бредовом все обстоит иначе. Почему, например, он бывает таким недоступным, строгим и холодным? Может быть, его специально держат подальше от солдат? Или заваливают работой, где он почти незаменим — на командном пункте, у карты, в процессе планирования и организации учений? Во время проведения таких учений все в штабе убеждаются, что Бредов обладает широкими военными знаниями и умеет применять их на практике. Он превращает их в приказы и решения, в которых учитывается все: от состояния путей движения до особенностей местности. В такие дни ему подчинены тысячи людей, которые быстро и уверенно выполняют эти приказы, и никого не пугает холодная строгость полковника. Не достаточно ли этого? Не удовлетвориться ли этим? Может быть, вообще не нужно стремиться к тому, чтобы каждый офицер был еще и хорошим воспитателем?

Насколько знал Шанц, люди, подобные Бредову, существовали всегда. Однако, по-видимому, правильнее было бы доверять им оперативную работу и держать их подальше от солдат. Эти мысли настроили Шанца на примирительный лад.

Вскоре они дошли до района сосредоточения, ограниченного рвом шириной метров пять-шесть, по дну которого струилась чистая вода. Кругом лежали поваленные сосны с обрубленными сучьями. Бредов уселся на один из стволов и, подняв с земли сосновую шишку, принялся разминать ее пальцами.

Шанц закурил.

— Они на самом деле такие или только делают вид? Я имею в виду, такие равнодушные ко всему, что связано с выполнением воинского долга? — сквозь зубы раздраженно спросил Бредов.

Шанц относился к числу людей, которые умеют слушать собеседника. Он не раз замечал, что, чем внимательнее слушаешь собеседника, тем раскованней он себя чувствует, тем спокойнее протекает разговор.

— Иногда меня просто охватывает страх, — продолжал Бредов. — У них же нет никаких идеалов! Все цели и желания сводятся к приобретательству. — Постепенно он заговорил более миролюбиво. — Мы костьми ложились, трудясь на благо нашего государства, а они только корчат недовольные рожи. Как дети, которые ждали, что после окончания школы им подарят мопед, а вместо этого получили велосипед. Иногда мне кажется, что свои двадцать лет они прожили вовсе не здесь, а где-то там, вдалеке, и к нам только что приехали. И мне становится страшно, а тебе?