Ничейная земля - [7]

– Слушай, Валь, пошли уже отсюда, а?

Валя кивнула, но не сдвинулась с места.

– Там не то что жить с тех пор никто не хотел, – мрачно, почти зловеще продолжала она. – К этому бараку вечером или ночью никто даже подойти не осмелиться. Особенно, если один. Видишь, рядом ни домов, ничего. Знаешь, почему?

У Кати перехватило дыхание. А собственный голос показался ей непослушным, тихим и дрожащим.

– Почему?

– Говорят, он проклятый, – торжественно поведала Валя. – Я слышала, говорят, что мать Кирилла так его и не оставила. Дом, в смысле. Не нашла покоя на том свете, понимаешь? Наши рассказывали, – под «нашими» Валя всегда подразумевала своих многочисленных друзей со всех концов поселка, – что по ночам там до сих пор что-то слышно. Какие-то звуки. Бац – и скрипнет что-то. Или упадет. Будто ходит там кто-то… Представляешь себе?

Катя почувствовала, как у нее на спине волоски встают дыбом от ужаса.

– Врешь.

– Серьезно! – Валя выпучила глаза, доказывая этим, что не шутит. – А еще, по ночам, иногда… Особенно, когда полнолуние… Если бы я сама не слышала, ни за что не поверила бы. Когда на небе горит полная луна, иногда в такую ночь можно услышать, как из барака кто-то зовет тебя… Тихо так, тихонечко, тонким таким замогильным голосом…

Катя открыла рот от напряжения, круглыми глазами пожирая сестру. Сделав многообещающую и от того еще более жуткую, зловещую паузу, Валя вдруг дернула руку и схватила Катю за плечо, возопив что есть сил:

– …«Катька-а-а!!!».

Взвизгнув, Катя шарахнулась назад. Валя разразилась хохотом, едва не свалившись с бревна. Поняв, что ее разыграли, как последнюю простушку, раскрасневшись от злости и на себя, и на сестру, Катя закричала:

– Да пошла ты! Дура, блин! Совсем уже чиканутая!

Валя покатывалась со смеху, повизгивая и хватаясь за живот. Катя, ругаясь и кипя от злости, перелезла через бревно и решительно двинулась прочь. Валя засеменила следом, окликая сестру сквозь смех:

– Стой, Катюх!

– Иди ты!

– Видела бы ты себя! – Валя не могла успокоиться. – Да стой ты, дура, я же пошутила!

– Сама дура! Чиканутая.

Катя костерила себя, на чем свет стоит, за то, что в очередной раз позволила сестре выставить себя в дураках. Но, пройдя пару кварталов по петляющим пыльным улочкам, она стала понемногу успокаиваться. А затем не выдержала и усмехнулась, вспомнив собственный голос.

Лишь стерев улыбку с лица и заставив себя насупиться, чтобы сестра не расслаблялась, Катя остановилась и позволила Вале догнать ее.

Потом они попили воды на колонке, около которой, несмотря на стоящую в Яме жару, никого не было. А вскоре вышли на родную улочку.

– Сколько у тебя экзаменов еще в школе осталось?

– Два, – вздохнула Катя. – Математика и сочинение.

Валя скривилась.

– Фу! Математику всегда терпеть не могла.

– А я за нее как раз не волнуюсь. А вот сочинение…

Они прошли мимо дома Авдеевой. Хозяйка, как почти всегда, сидела на низенькой шаткой лавочке в палисаднике, в тени куста сирени, который был ее гордостью. Сестры хором поздоровались:

– Здрасте, баб Галь!

Авдеева закивала, улыбаясь беззубым морщинистым ртом, а потом долго смотрела им вслед, словно стараясь запечатлеть эту идиллическую картину, пока смерть не заявит о своих правах. Авдеева была старой и часто болела, и родители Кати поговаривали как-то, что баба Галя в своем холодном домишке еще одну зиму точно не переживет.

– Да какая разница, – продолжала Валя. – Что тебе это сочинение? Ну, трояк получишь даже если. И что? Чего это изменит? Ты же в институт не собралась поступать?

Катя отвела глаза.

– Не знаю.

Валя сокрушенно покачала головой.

– Ты серьезно? Катюх, взрослеть пора, ты чего уже, в самом деле? Оглянись вокруг. Мы живем в нищем поселке на самом отшибе города. До остановки полчаса пиликать от переезда, а потом до центра почти час на троллейбусе. Мы в Яме, сеструх. Так что хорош выкобениваться.

Катя промолчала. Она и сама знала все это. Детство, когда она бегала перед домом с ободранными коленками и сияла беззубым ртом, чувствуя, физически чувствуя, как она летит, и заходясь от восторга. Родители, бывшие монолитом, которые защитят ее всегда и везде. Родной поселок, о причинах самоназвания которого – Яма – она даже не задумывалась. Все было тогда таким простым, понятным – и радужным. Но сейчас все это было позади. Старшая сестра была права. Пора взрослеть и трезво оценивать свои шансы. А шансы были паршивыми. Никто из тех, кого они знали здесь, в Яме, не поступил в институт.

– Поступай в каблуху, – Валя обняла Катю за плечи. – Там нормальные преподы. А с этого года, говорят, новую специальность открывают. «Хозяйка усадьбы» называется.

Катя не выдержала и рассмеялась.

– Какой еще усадьбы? Как в «Рабыне Изауре», что ли?

– Ну, блин, так вот называется, не я же придумала. Там, короче, изучают…

Катя подняла глаза, взглянув вперед, в сторону их дома, и почувствовала, как у нее екнуло сердце. Девушка изумленно замерла, уже не слушая сестру. Валя машинально сделала пару шагов и обернулась.

– Ты чего?

Безуспешно пытаясь справиться с собой, Катя подняла руку и показала пальцем вперед.

– Сергей вернулся.

Валя резко обернулась. Катя знала, что старшая сестра ждала этого момента два долгих года. Всегда беззаботная, даже легкомысленная, она прятала письма из воинской части в шкаф и иногда перечитывала их, когда была уверена, что никто ее за этим не застукает.