Ничей современник. Четыре круга Достоевского - [31]

.

Но на этом злоключения июльско-августовского выпуска не окончились. 27 августа Ратынский пишет Достоевскому записку, которую, по-видимому, он прилагает к возвращаемой им корректуре:

Будьте так добры, многоуважаемый Фёдор Михайлович, исключите из этой корректуры выражения «отцы отечества» и «похабность». Сия последняя, пожалуй, сойдет, но «отцы отечества», начинающиеся с тайных советников, под цензурою немыслимы. Вы легко найдёте другое, соответствующее выражение, не испортив прекрасной Вашей мысли, а меня этим чувствительно обяжете.

Искренно уважающий Вас Н. Ратынский.

27 августа 1876.

Вместо «отцы отечества» нельзя ли хоть столпы отечества или что-нибудь в этом роде? На похабность можно махнуть рукою, но и её несколько смягчить следовало бы[212].

В этой записке речь идёт о второй малой главке третьей большой главы июльско-августовского «Дневника». Его автор внял мягко-директивной просьбе своего «шефа» и переменил название главки, которое звучало теперь так: «На каком языке говорить будущему столпу своей родины?»[213] Соответственно был изменен и сам текст: «О, конечно, карьера его не пострадает: все эти – родящиеся с боннами предназначаются своими маменьками непременно в будущие столпы своей родины и имеют претензию, что без них нельзя обойтись… Столпом своей родины он будет, конечно, ему ли не дослужиться…»[214] Пойдя навстречу требованию цензора, Достоевский смягчил политическую и социальную заострённость первоначального варианта.

Между тем злоключения июльско-августовского «Дневника» продолжались. 29 августа Достоевский, посылая в типографию очередную часть текста «Дневника», сообщает метранпажу: «Многоуважаемый Михаил Александрович, к Ратынскому письма не прилагаю, но зато исправил всё по его желанию и указанию. Если надо будет, то поеду к нему сам»[215]. Здесь необходимо исправить одну неточность, которая со слов Александрова перекочевала в позднейшую литературу. Публикуя вышеприведенные слова Достоевского в «Русской старине» через 16 лет после описываемых событий, Александров делает к ним такое примечание: «Это говорится о статье под названием “Земля и дети”»[216]. В комментариях к третьему тому писем Достоевского А. С. Долинин воспроизвёл это свидетельство Александрова.

Нам представляется, что метранпажу просто изменила память. Ведь главка «Земля и дети» относится к четвёртой главе выпуска; Достоевский же имеет в виду скорее всего первые три главы. Сообщив, что он исправил «всё», писатель тут же продолжает: «Дальнейшую рукопись (глава четвертая, III и IV) при сем прилагаю…»[217] «Земля и дети» как раз и является четвёртой главкой упомянутой здесь главы четвёртой. Достоевский ещё только посылает в типографию эту главку, следовательно, Ратынский, который читал «Дневник» не в рукописи, а в корректурных листах, 29 августа никак не мог быть знаком с её содержанием. Таким образом, поправки, о которых Достоевский пишет Александрову, относятся не к статье «Земля и дети», а к предыдущему тексту.

В статье же «Земля и дети» «поправки» были сделаны самим Ратынским. Очевидно, цензор сначала запретил всю главку целиком. Как следует из приводимого ниже письма его к Достоевскому, накануне он имел неприятное объяснение с писателем, которое тогда окончилось безрезультатно:

Милостивый государь Фёдор Михайлович,

вчера, когда я условился с Вами насчет поездки к Василию Васильевичу[218] на сегодняшнее число в половине первого, я совершенно забыл, что у нас сегодня в четверг – заседание Комитета, в котором мне необходимо присутствовать, а следов<ательно>, невозможно и ехать к Василию Васильевичу. Прочитав сегодня утром с должным вниманием и натощак вновь статью Вашу, я убедился, что в цензурном отношении можно исправить, почему, сделав в ней требуемые цензурными правилами исключения, снабдил её цензорскою подписью и в таком виде посылаю к Вам вместе с сим для напечатания.

Что касается исключённого, то я убежден, что Василий Васильевич, при всем известном мне уважении его к Вашему таланту, Вашей благонамеренности и вообще к Вашей личности, не разрешит печатать исключённое, так как всякая мысль о несовершенстве существующих в России или, лучше сказать, у наших сельских людей поземельных отношений и о необходимости их исправления не должна быть пропускаема в печати не только на основании общих законов, но и в силу специальных, изданных ad hoc инструкций.

Поэтому могу Вас уверить, что поездка наша к Василию Васильевичу была бы совершенно бесполезна. О пропуске же статьи Комитетом не может быть речи: он запретит её всю, от начала до конца.

С отличным уверением имею честь быть Ваш покорнейший слуга Ник. Ратынский.

Четверг. 2 сент. 76[219].

Итак, лишь в этот день – 2 сентября – статья «Земли и дети» должна была быть передана на третейский суд вышестоящей инстанции в лице её начальника – В. В. Григорьева. Понятно, что у Ратынского не было охоты обострять конфликт, и он предлагает компромиссное решение. По-видимому, Достоевский, и без того обеспокоенный необыкновенной затяжкой с выходом номера, принял этот компромисс: дата цензурного разрешения июльско-августовского выпуска – тоже 2 сентября.