«Ничего особенного», – сказал кот - [11]

Вдруг Гюнтер снова расплакался:

– Прости меня, дитя. Я навел ее на тебя и твой народ. Я думал, что она не станет… что она не сможет… пойти за мною.

Огонь плясал, трещал и выбрасывал искры высоко в небо. Его свет отодвигал темноту, но недалеко. Гюнтер долго молчал, потом сказал:

– Укладывайся. – Он убедился, что Линнеа легла на толстую подушку из лапника и тщательно укутал ее одеялом. – Спи. И если ты завтра проснешься, это будет значить, что ты очень везучая девочка.

Когда Линнеа уже начала засыпать, в ее голове заговорила даларнская лошадка.

– Мне не дозволено помогать тебе, пока ты не окажешься в смертельной опасности, – сказала она. – Но это время уже близко.

– Ладно, – сказала Линнеа.

– Если Гюнтер попытается схватить тебя, или поднять тебя, или хотя бы дотронуться до тебя, беги от него со всех ног.

– Мне нравится Гюнтер. Он милый тролль.

– Нет, ты ошибаешься. Он хочет быть таким, но уже поздно. А теперь спи. Я разбужу тебя в случае опасности.

– Спасибо, – пробормотала Линнеа сквозь сон.

– Проснись, – сказала даларнская лошадка. – Но ни в коем случае не двигайся.

Сонно моргая, Линнеа высунулась из-под одеяла. В лесу было все еще темно, а небо было серым, как зола. Но вдали она услышала негромкое «бум», затем другое, более выразительное «бум», а за ним третье «бум», еще громче. Звучало это так, будто к ним направляется какой-то великан. Потом зашумело, да так сильно, что у нее уши заболели, а снег взметнулся в воздух. Лес заполнился холодным мерцающим светом наподобие того, что играет на песчаном дне озера, там, где очень мелко.

Перед троллем стояла дама, которой тут прежде не было. Обнаженная, стройная, она светилась мерцающим светом, словно от неяркой бледной свечи. И еще она была очень красива.

– О, Гюнтер, – напевно говорила дама. Только она растягивала его имя, так что оно звучало: Гюууунтер. – Как же я соскучилась по моему маленькому Гуюнтхену!

Тролль Гюнтер согнулся чуть не вдвое, так что казалось, что он молится на даму. Но голос его звучал очень зло, такого злого голоса Линнеа еще не слышала у него.

– Не смей называть меня так! Это могла только она. А ты ее убила. Она умерла, пытаясь сбежать от тебя. – Он выпрямился и яростно взглянул на даму. Лишь тогда Линнеа поняла, что дама вдвое выше него.

– Думаешь, я хоть чего-то не знаю об этом? Я, научившая тебя таким удовольствиям… – Белая дама не закончила фразу. – Это что, ребенок?

– Это всего лишь поросенок, которого я связал, заткнул рот и прихватил с собой в пищу, – очень резко и поспешно ответил Гюнтер.

Дама бесшумно прошагала по замершей земле и подошла так близко к Линнее, что та видела лишь ее ступни. Они светились бледно-голубым и почти не касались земли. Линнеа чувствовала взгляд дамы даже сквозь одеяло.

– Гюнтер, неужели это Линнеа? Со сладкими, как сахар, ручками и ножками и сердечком, которое колотится, как у мышонка, попавшего в когти совы?

Даларнская лошадка в руке Линнеи дернулась, но промолчала.

– Ты не сможешь получить ее! – рявкнул Гюнтер. Но в его голосе слышались страх и еще неуверенность.

– Гюнтер, я ее не желаю, – с некоторым удивлением произнесла белая дама. – А вот ты – другое дело. Ты сказал: поросенок. Связанный, с заткнутым ртом. Скажи-ка, когда тебе в последний раз удалось набить желудок дополна? Если не ошибаюсь, это было в польских пущах.

– Не тебе меня судить! Мы голодали, и она умерла, и я… Ты представить себе не можешь, что это такое.

– Но ты же помог ей умереть, правда, Гюнтер?

– Нет, нет, нет… – простонал он.

– Вы бросили жребий. Это было почти честно. Но бедная малышка Аннелизе доверила тебе бросить монетку. И, конечно, проиграла. Скажи, Гюнтхен, она сопротивлялась? Она поняла, что ты сделал перед тем, как она умерла?

Гюнтер рухнул на колени перед дамой.

– О, умоляю… – всхлипнул он. – Умоляю. Да, я дурной человек. Очень дурной. Но не заставляй меня так поступать.

Все это время Линнеа тихо, как котенок, пряталась под одеялом. А тут она почувствовала, что лошадка двинулась вверх по ее руке.

– То, что я собираюсь сделать, будет преступлением против невинности, – сказала она. – Но альтернатива должна оказаться много хуже.

И она забралась в голову девочки.

Прежде всего даларнская лошадка заняла все сознание Линнеи, так что там не осталось места ни для чего другого. Потом она стала стремительно расти во все стороны, и голова Линнеи раздулась как шар – и все тело тоже. Все части тела казались очень большими. Одеяло больше не прикрывало девочку, и она отбросила его.

Она встала.

Линнеа встала, и, пока она поднималась, ее мысли прояснялись и расширялись. Теперь она думала вовсе не по-детски. Она не думала и по-взрослому. Ее мысли стали куда больше. Они достигали до верхних точек околоземной орбиты и до корней гор, где, запертая в многомильных камерах с магнитными стенами, обреталась плазма, содержавшая практически беспредельные объемы информации. Она поняла теперь, что даларнская лошадка была лишь периферийным устройством, средством доступа к порождению древней технологии, которую никто из ныне живущих людей не способен сколько-нибудь ясно представить себе. В ее распоряжение поступили океаны данных, ранжированных по уровням сложности. Но, учитывая слабость и хрупкость нынешнего носителя, она была очень осторожна и извлекала оттуда лишь то, что было абсолютно необходимо.