Ничего не говори - [53]

На очереди вещественные доказательства обвинения № 2: тексты СМС-сообщений, поступивших с мобильного телефона подсудимой на номер отца похищенных детей. В первом говорится, что детей она заберет сама, во втором содержится требование вернуться домой, вместо того чтобы следить за потенциальным подозреваемым.

И ведь сколько сил потратил адвокат защиты, чтобы убедить суд не принимать во внимание эти сообщения! Он утверждал, что нет никаких доказательств того, что они действительно были отправлены с номера подсудимой. Прокурор возражал, что нет никаких доказательств обратного.

Любому судье пришлось бы счесть сообщения вещественным доказательством и дать подзащитной возможность доказать, что их отправляла не она. И ее слова внушали доверие.

Тревогу вызывали другие показания обвиняемой. Во-первых, она настояла на том – настояла! – чтобы ни она, ни ее муж не обращались в правоохранительные органы. А кто, как не виновник преступления, всегда старается держаться от копов подальше?

Во-вторых, ее поймали на лжи, касающейся поездки в зоопарк. Прокурору даже не пришлось заострять на этом внимание, потому что судья и без него знает, что свидетель, попытавшийся скрыть что-то одно, зачастую скрывает много чего еще.

Кроме того, оставался без ответа вопрос, чем она все это время занималась. Может, встречалась с сообщниками? Или ездила к дочери?

Да, конечно, защита утверждала, что подсудимая сама пыталась проверить отпечатки пальцев. И указывала на то, что она же организовала ночное дежурство у дома. Но все это смахивало на хитроумные уловки в духе О. Джей Симпсона[9]: мы ни перед чем не остановимся, чтобы найти настоящего убийцу! Дежурившие у дома, конечно, никого не поймали бы, а лабораторный анализ ничего бы не подтвердил – и не опроверг.

Других аргументов у защиты не было, и мне, чтобы вынести вердикт, пришлось довольствоваться только тем, что было. Так к чему я пришел?

К совершенно абсурдному предположению, от которого я тем не менее не мог отмахнуться. Неужели Элисон к этому причастна?

Муж внутри меня был во власти эмоций, поэтому кричал: нет! Этого не может быть! Ни одна мать – а тем более такая, как Элисон, – не может подвергнуть своих детей такому ужасу. Она родила их, она вскормила их, она видела, как они росли, и она беззаветно, истово их любила.

И что за мотив у нее мог быть? Она хотела, чтобы Денни Пальграфф сохранил свой патент? Хотела защитить акционеров «АпотеГена»? Я не мог придумать никакого объяснения, в котором была бы хоть крупица здравого смысла.

Но что бы подумал судья, руководствующийся только логикой?

Он знал бы, что для предъявления обвинения не требуется мотив. Судья выслушал бы двух свидетелей, просмотрел бы видеозапись, изучил бы сообщения – все эти улики указывают на одно и то же.

Судья признал бы подсудимую виновной и, не мучаясь сомнениями, смог бы поехать домой и спокойно лечь спать.

Глава 27

Что касается меня, то я, не в состоянии отделить мужа и отца от судьи, спал просто ужасно.

Частично виной тому была физическая боль: у меня скручивало внутренности, я не мог вздохнуть, все тело ломило от стресса, подобного которому я никогда раньше не испытывал. Последние четыре дня я думал о том, что совершенно чужие люди похитили моих детей, и это само по себе уже было пыткой. Но представлять, как меня предал человек, с которым я разделил жизнь – друг, партнер, родственная душа и мать моих детей, – означало спуститься на новый круг ада, о существовании которого я даже не подозревал.

Если, конечно, это было так. А я по-прежнему не мог прийти к окончательному выводу и всю ночь прокручивал в голове каждый наш диалог, каждую фразу, которую слышал от Элисон в последнюю неделю, в последний месяц, в последний год. Я искал что-нибудь, что указало бы мне на тот или иной ответ, но так ничего и не находил.

Временами я просто лежал и смотрел на нее спящую, подавляя в себе желание разбудить ее, встряхнуть и потребовать ответить на все мои вопросы. Но я знал, что не могу этого сделать. Если это действительно она, то единственное, чего я от нее добьюсь, будет лишь новая ложь. А если нет, то такое обвинение разрушит в наших отношениях что-то очень и очень важное, что нельзя будет исправить. Стоит переступить черту, и обратно будет уже не вернуться.

Далеко за полночь я тихонько встал. Я убедил себя, что Элисон, какой бы осторожной она ни была, просто не смогла бы уничтожить все улики.

В первую очередь я проверил телефон. Просмотрев все текстовые сообщения, я не нашел ничего необычного. В списке входящих и исходящих звонков в основном были номера из списка контактов – «Карен Мобильный», «Мама Домашний», «Работа» и несколько других. Незнакомых было только два, но, набрав их в поисковой строке «Гугла», я выяснил, что первый – это наш семейный врач в Глостере, а второй – экспертная лаборатория в Уильямсбурге. Ничего подозрительного. В почте тоже ничего.

С другой стороны, Элисон, конечно, могла все подчистить. А может, у нее был второй телефон для того, чтобы связываться с сообщниками.

Потом я обыскал ее сумку в поисках какой-нибудь улики: квитанции, записки на клочке бумаги или чего-то еще. Но опять безрезультатно.