Ничего кроме правды - [53]

Я растерялся. Взбудораженный спускался я вниз в лифте вместе с тем типом из окошечка. «Я не могу понять… Это просто в голове не укладывается… — заговорил я — Этот Гарксен всегда говорил мне, что у него на счету куча денег, где–то 1,2 миллиарда, как он мне говорил».

Этот тип не имел права ничего рассказывать. Но он видел, что я весь трясся, и ему было интересно, что же со мной произошло. «Что, нет у него миллиарда?» — спросил я. Он покачал головой. «И миллионов?» Он снова помотал головой. И так далее, пока мы не дошли до 50 000 марок. Как раз столько было на счету Гарксена. Обычно он тратил столько за вечер.

Я принялся за техпаспорта, что были у меня на руках. Оказалось, машина принадлежит сомнительной фирме, занимавшейся лизингом. И бумажка в моих руках практически ничего не стоила. По долговой расписке за дом я тоже не мог ничего получить, эта огромная коробка была записана на его жену.

Сам Гарксен, как выяснилось, позаботился о том, чтобы каждой шишке в Гамбурге дать на лапу. Там сплелись воедино политика и экономика. Когда он сбежал за границу с семьюстами миллионами, оказалось, что кошельки иных граждан он облегчил на 80 миллионов. Один известный композитор отдал свои последние сбережения и пенсию папы и мамы, чтобы вложить в него. Аптекари позакрывали свои лавки, так как из–за Юргена они по уши были в долгах. А один тип, владелец авиакомпании, вынужден теперь за 20 марок мыть свои собственные самолёты.

Гарксен посеял за собой след банкротства и сбежал через 2 дня после того, как некто намекнул ему: «Знаешь, уже выписан ордер на твой арест, они хотя упечь тебя.» У него было достаточно времени, чтобы вывезти всё из дома, заказать билет и без проблем улететь в Южную Африку. Только свою ненаглядную Гав — Гав он в спешке не смог взять. Потом он прислал — обычное для него дело — боинг 707, чтобы забрать гордость германского собаководства.

Потом ко мне приходили толпы подозрительных людей и говорили: «Дитер, мы вернём тебе назад твои 3 миллиона!» Я поговорил с адвокатами, и они объяснили мне, что мы живём по законам правового государства, а не по Ветхому Завету — «око за око». Другие обманутые пытались вернуть свои деньги. Они посылали в южную Африку наёмных убийц и вымогателей, которых арестовывали прямо в аэропорту. Ничего не выйдет, если ты попытаешься забрать богатство силой, ты не можешь пойти и схватить кого–нибудь за глотку или приставить ему винтовку к виску: «Эй, живо отдавай капусту!» В Германии такое не пройдёт.

Три урока вынес я из этой истории. Первое: нужно уметь вовремя остановиться, когда играешь на деньги. Я твёрдо убеждён, каждый человек в своём роде жаден. Поэтому нужно крепко вбить себе в голову: если кто–то предлагает тебе доход выше 10 %, можешь отправить его назад: «Прощай, обманщик, это всё вздор!»

Во–вторых мне стало ясно: Гарксен только притворялся моим другом, что разочаровало меня сильнее, чем потерянные бабки.

И в-третьих я понял, что невозможно ничему научиться на ошибках. Потому что годами позже нашёлся некто, надувший меня на большую сумму, чем этот Гарксен, — Рон Зоммер, экс–председатель управления германских телекоммуникаций. Купив его акции, я подарил Рону несколько миллионов. Сначала покупал за 80 евро, потом за 70, потом за 60, потом за 50, потом за 40, и, наконец, за 30. А банкиры всё советовали мне: «Послушайте, господин Болен, с этими акциями ничего не случится, на этом зиждется Германия». Даже мой бедный маленький Марки вложил все свои сбережения — карманные деньги и бабушкины подарки в акции Дейчланд–телеком и тоже разорился. Да, Рон Зоммер сыграл с большим и маленьким Боленами злую шутку.

12 ГЛАВА

Энгельберт Хампердинк или что в лоб, что по лбу

Нормальный брак распадается в 46 % случаев, то же самое происходит между певцами и продюсерами. Так в 1989 году я заполучил американскую примадонну Энгельберта Хампердинка, который рассорился со своим продюсером Джеком Уайтом. Речь шла о деньгах: как всякий известный музыкант, Энгельберт хотел получать 12 % с каждого проданного диска, но Джек платил ему только 3. По крайней мере, так говорил Энгельберт.

Для Энгельберта, что один продюсер, что другой — без разницы, так сказать, что в лоб, что по лбу. Звукозаписывающая фирма прислала мне предложение — не хочется ли мне о нём позаботиться, причём словечко «хочется» звучит очень мило применительно к этому проекту, от которого я так и эдак не смог бы отказаться. Как продюсер, заключивший эксклюзивный договор с BMG, я, теоретически, должен выполнять любой запрос, даже если Мария Гельвиг захочет повыть. Может, в таком случае меня бы даже поупрашивали, так как достоверно известно — я настоящий специалист по безнадёжным пациентам.

И, как водится в этой среде: лучше всего идея сегодня и договор ещё вчера. «Послезавтра мы встретимся с Энгельбертом в Лондоне, а потом он хотел бы прослушать несколько новых песен» — получил я приказ. Я сидел, надув щёки, потому что у меня не было и половины песни, не говоря уже о нескольких.

Я уселся, как обычно, в студии, включил синтезатор. Побренчал немного на клавишах, спел парочку текстов, включив при этом магнитофон на запись. Так я работал час за часом. Сочинение музыки — это как математика: здесь прибавим, три в уме, отнимем единицу, равно песня.