Ни за какие сокровища - [5]

Дом, полученный родителями Эвы в наследство от бабушки и дедушки, находился немного в стороне. Дорога вела через поля и вилась между холмами. Только через километр от последних деревенских построек с возвышенности можно было увидеть хозяйство, спрятавшееся от людского взора в котловине. Туда мало кто заглядывал, кроме варшавян, искавших дом под летнюю дачу. Мама говорила, что ежегодно минимум четыре, а то и больше семей из Варшавы подъезжали к дому с предложением купить его за копейки. На горожан производило впечатление место, окруженное буйными зарослями вереска, цвет которых менялся вместе с временами года. Мама высмеивала эту их тягу к природе и отправляла ни с чем. «Не про вашу честь», – говорила она. А дача получилась бы красивая. Дом требовал капитального ремонта: штукатурка, нанесенная еще дедом Эвы, осыпалась, зеленые оконные рамы изъел короед, но нельзя было не признать обаяние этого места. Двухэтажный деревенский дом с крышей, покрытой старой черепицей кирпичного цвета, с гнездом аиста на электрическом столбе и большой деревянной верандой, заросшей виноградом… Летом виноград падал сидящим на веранде на головы. Детьми Эва и ее сестры часто ложились там на деревянный пол и ждали, пока маленькие сладкие ягоды упадут им прямо в рот.

* * *

Старая фиолетовая сирень возле въездных ворот аж тряслась – рой ос и пчел усердно трудился от восхода до заката, добывая нектар из ее цветков. Эва остановилась и глубоко вдохнула ее аромат. По щекам потекли слезы.

Азор – крупная дворняга, похожая на грозного волка, – рыкнул из-за сарая и с громким лаем побежал в сторону ворот, но при виде Эвы начал радостно вилять хвостом, гавкать и крутиться вокруг нее.

– Азор, дорогой! Ты по мне соскучился? – Эва тормошила счастливого, подпрыгивающего в сумасшедшем танце пса и целовала его в морду.

На земле лежало выстиранное белье, как будто кто-то бросил его и убежал. «Хорошо, что Азору не пришло в голову растащить полотенца по всему двору», – подумала Эва.

– Милый Азор, хороший Азор…

Пес сунул голову под руку Эвы, требуя новой порции ласки.

Девушка поставила сумку на деревянный пол и начала собирать наволочки и простыни. Неожиданно дверь дома приоткрылась и выглянула осветленная пергидролем голова подростка.

– Привет, Марыська! – Эва положила белье на лавку. – Я приехала.

Марысе было четырнадцать лет, но с некоторых пор она наряжалась так, что ее легко можно было принять за восемнадцатилетнюю. Обтягивающая до невозможности блузка без бретелек, с аппликацией из блесток, определенно слишком узкие короткие штаны и слишком большое количество автозагара на ногах Марыси несколько удивили Эву. Действительно, в последнее время в телефонных разговорах мама рассказывала, что Манька стремительно ворвалась в возраст созревания, но Эва никак не думала, что ее сестра стала одной из этих ужасных лолит, лишенных самокритики и вкуса.

Однако, несмотря на спорный внешний вид, младшая сестра демонстрировала настоящее отчаяние. Опухшая от слез, с размазанным по щекам макияжем, она выглядела ужасно.

Посмотрев на белье, которое Эва сложила в корзину, Марыся срывающимся голосом сказала:

– Спасибо, что ты его собрала, мне нужно было на чем-то сорвать злость… – После этих слов плотину, которая каким-то чудом до сих пор сдерживала лавину слез, прорвало. Марыся расплакалась так, что, казалось, уже никогда не сможет остановиться.

– Маня, родная… – Эва протянула руки и обняла сестру.

Пахнущая лаком для волос голова Мани прижалась к груди Эвы, ее слезы оставляли черные потоки туши. Эва гладила сестру по жестким волосам, ладонью вытирая слезы со щек. Маня рыдала так, что даже не могла вздохнуть. Эва терпеливо гладила ее по спине, пока не почувствовала, что сестра успокаивается. Потом достала из сумки платочек и вытерла ей лицо.

– Идем, – сказала Эва.

Маня послушно направилась за старшей сестрой.

Девушки вошли внутрь.

В доме пахло подгоревшей едой. Телевизор громко работал, но ни в кухне, ни в большой комнате никого не было.

– Где все?

– Бартек спит, Ханка, должно быть, в костеле, а отец, наверное, ушел, ты знаешь куда. – Маня с испугом оглядела себя в зеркале в прихожей. – Иисус, как я выгляжу!

Она убежала в ванную. Эва вздохнула, села на диван, взяла пульт и выключила телевизор. Наступила глубокая тишина. «Даже в такой момент он не может взять себя в руки», – со вздохом подумала она об отце, вспомнив впавшую в истерику Марысю.

Столько раз, когда еще жила в Венжувке, Эва ходила за ним к магазину или ездила с мамой в Ваплево, в этот проклятый бар. Отец вываливался оттуда, еле волоча ноги и мыча что-то невразумительное, с догорающим окурком в уголке рта. Эва брала его под руку и тащила домой или помогала маме посадить его на заднее сиденье древнего «форда», в котором ржавчина разъела уже все, кроме крыши.

Тогда это было так естественно: поехать за отцом и привезти его домой до того, как он заснет где-то по дороге или наделает каких-нибудь глупостей. Хотя он был, скорее, спокойным, просто напивался как свинья с теми типами из деревни. Отец перекладывал все на маму, сколько Эва себя помнила, но бывали периоды, когда он брал себя в руки. Циклично: вверх-вниз, вверх-вниз – и так уже больше полутора десятка лет.