Ни стыда, ни совести [сборник] - [44]

— Давайте.

Я готов был рассказать ему что угодно, даже, наверное, сплясать.

— Ладно, не буду вас томить. Но. С вас «Лира». И поделитесь кое-чем по поводу поэмы потом, о’кей?

— Хорошо.

…Поэму я прочитал в метро. И еще раз. И еще.

ЛЕГЕНДА О ВЕЧНОМ ДЕРВИШЕ

Приготовь, виночерпий, с огнем пиалу,

Я сегодня напьюсь и до утра засну,

Но чтоб было не скучно вам всем в харабате,

Расскажу про Юнуса и Алию.

Был Юнус луноликой своей ослеплен,

Был в нее глубоко и навечно влюблен,

Но тяжелое горе на сердце мешало

Быть ему рядом с ней. Долго мучился он…

Отчего? В чем вина состояла? О том

Знает только Аллах. Никому ни о чем

Не рассказывал юноша, только любимой,

Уходя из Багдада, сказал: «Правда в том,

Что отец твой тебя не отдаст

За меня, Алия. Нет за мною богатств,

Нет ни славы, ни подвигов, даже халата,

Недостоин бедняк твоих губ, твоих глаз.

Я вернусь — чтобы в золото быть облачен,

Я вернусь — чтобы славою быть окружен,

Я вернусь, чтобы ты никогда не стыдилась

Человека, который с тобой обручен».

«О Юнус, — говорила ему Алия.

— Без тебя я умру. Оставляя меня,

Ты любовь свою здесь навсегда оставляешь,

Убиваешь меня, оставляя меня».

Долго в странствиях пробыл Юнус, возмужал,

Ниву битвы возделал и славу пожал.

Стал богат и могуществен — только Багдад

Он теперь, без возлюбленной, видеть не рад.

Алия тосковала, сказали ему,

Заливалась слезами, сказали ему,

И однажды — о, горе! — сказали ему,

Она бросилась в реку, сказали ему.

«О, Аллах, для чего ты меня наказал?

Что мне золото, слава и власти опал?

Я несчастен и беден, как прежде, и мне

Без любимой нет места на этой земле!»

И безумец отдался теченью реки,

Ее воды темны, холодны, глубоки…

Но отхлынула, стала, как простынь, река,

Оттолкнула его от себя, бедняка.

Долго смерти Юнус, не сдаваясь, искал,

Но Аллах ему милости этой не дал —

И тогда стал он странником босым в обносках —

Тем, кто истину в мире повсюду искал.

Что же делать ему? Как Ее обрести?

Бесприютную душу от горя спасти?

Почему даже смерть — о великий Аллах! —

Не приходит за ним, наяву или в снах?

И однажды он встретил того, кто сказал:

«Ты бессмертен, Юнус, потому что скрывал

То, что было на сердце твоем. Алия

Не вернется к тебе, ни жива, ни мертва.

Это Берег, твой Берег, Юнус, и Река

— мир, где царствует Время — не примет тебя».

«Мудрый суфий, скажи…» «Искупи ту вину,

Что терзала тебя, — и вернешь Алию.

Отыщи в этом мире того, кто любя —

Беззаветно и вечно — заменит тебя».

И с тех пор Вечный Дервиш бредет по Реке

Опираясь на посох, с сумою в руке,

И тоскует, и любит, и ищет того,

Кто избавит от мук и заменит его.

Вот так вот.

Урман был прав.

Что делать? Господи, что делать?…

8

Не было необходимости в том, чтобы искать статью, — достаточно было поэмы. Она более чем исчерпывающе проливала свет на мое положение. И тем не менее я сопротивлялся очевидности, как мог. Я не хотел верить в то, что прочитал. Отчаянно цеплялся за версии о том, что Вакуленко придумал это произведение сам, и оно не имеет ко мне отношения, за то, что, найдя статью, я как-то изменю свою участь, за то, наконец, что вдруг появится Дервиш, и опровергнет все, что выяснилось.

Почему же я так малодушен — сейчас, когда необходимо сделать то, что должно, и понести ответственность за свой поступок?

Почему тогда, когда что-то во мне — я отказывался верить, что это был подлинный я — совершило то, что совершило, а подлинный я делал вид, что ничего не знает, что все происходит случайно и как-то невзначай, подлинный я был в мыслях о будущем, о своей свободе, наслаждался представлениями о том, как изменится его жизнь почему тогда не было ни страха, ни колебаний?

Я сидел в гараже, запершись в «спальном отсеке», перед компьютером, сжимая руками голову.

Лучше бы меня осудили. Осудили там, в тюрьме. Лучше бы это сделали другие. Не я. Не это во мне.

Несколько раз в дверь осторожно стучали, я слышал бас Васильича, тонкий голосок Ани, но я продолжал быть недвижим, не в силах сдвинуться с места. В общем-то, я знал, что делать. Нужно было собраться с последними силами и взять билет на поезд. Или на автобус.

И отправиться в Навашино.

Говорить что-нибудь Урману, нет?

Они — мои друзья, но какое я имею право ставить их под удар, подвергать их жизнь опасности?

С минуты на минуту тут может появиться кто угодно, от журналистов до людей Пешнина, мне нужно было бежать, бежать со всех ног — и не от тех, кто искал меня или пытался на мне заработать, а от себя, такого, каким я был все это время, от лжи, окружающей меня, и от лжи во мне…

Нечего ждать, он не появится. Я встал и вышел из «спального отсека». Оглядел друзей, которые только что обсуждали что-то, но теперь замолкли: тревога в лице Ани, напряженное ожидание в лице Урмана…

— Я ухожу. Не ищите меня.

— Подожди, ведь… — Аня вскинулась с места. — Тебя…

— Пожалуйста, не ищите меня. Ты был прав. — Я повернулся к Урману. — Мне нужно съездить кое-куда.

Урман помолчал, потом сказал:

— Ты нашел?..

— Да. — Я не дал ему договорить. — И искать не надо было. Я исправлю это, обещаю. И вернусь.

Я вышел на свежий воздух, вздохнул полной грудью. Это давно нужно было сделать; ведь это так просто!

Может, попрощаться с сестрой? Но я не был уверен, что не разобью себе голову прямо там. Что после встречи с ней найду в себе силы отправиться туда, куда нужно. Я обещал своим вернуться — значит, вернусь. Что теперь со мной может случиться? Вернусь — и зайду к ней. Прежде чем…