Ни капли невинности. Хроника стремительной молодости. - [4]

Шрифт
Интервал

Если и есть на свете человек, о котором я знаю гораздо больше, чем даже его психоаналитик, то это, несомненно, Пикалов. Не одну сотню литров алкоголя мы выпили в компании друг друга. “Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий” моя квартира всегда была для Сашки местом, где никто не учил его жизни, никто не упрекал за что-то не так сделанное, не заставлял принимать жизненно важные решения прямо здесь и сейчас. Зато всегда выдавался дежурный комплект постельного белья и задавался вопрос: “Есть будешь?”

Поэтому сейчас, увидев его серо-зеленое лицо и угрюмый взгляд, я все понял и без объяснений. Причем в деталях. Вплоть до количества рюмок, имевших место быть последствий и количества собутыльников, но главное – причины! У Сани в очередной раз случилась ЖОПА (Жизнь Оправдывает Потребление Алкоголя). Причем на личном фронте.

– Надолго?

– Да блин, – (эээ, Саша, это не ты пел в Cannibal Corpse?) – хер его знает!

– Понятно… Какие планы?

– Да блин, хер его знает!

– Ясно…

– Мне б пожрать…

@@@

“Он не нашел себе другую,

Он влюбился в ведьму и

Ушел на дно,

Камнем на дно…”

А. Васильев (гр. “Сплин”)

Ночь, улица, фонарь, аптека… О, аптека!!

– Олег, у тебя есть презервативы?

– Есть, – в паузе между двумя неторопливыми затяжками ответил Олег. – А тебе сейчас зачем??! – вдруг встрепенулся он.

– Нууу, так… На всякий случай…

– Ну ты, Миха, и кобель! Никаких, на фиг, случаев, понял? Сейчас за пивом – и домой!

– Ну ладно, ладно… Чего ты орешь то сразу? Мало ли. Может, ты сам хочешь?

– Пошел ты…

Да, блин, поговорили…

Поднимаю воротник пальто. Холодно. Откуда только в апреле снег?

Разыграв нехитрый жребий – Вадим спит, Женька варит креветки, нам с Олегом пришлось отправиться за пивом. В два ночи ближайшая точка в этом районе – супермаркет за два квартала от дома. Двадцать минут пешком в одну сторону. “Такси не подвозят таких негодяев”. Впрочем, проветриться не помешает.

Последняя сигарета из пачки. То, что от нее осталось, послушно перекатывается по асфальту, в агонистическом припадке гордости пытаясь изобразить гаснущий фейерверк.

– Миха, слушай, – хм, поговорить, видимо, все же удастся, – а у вас с N все началось на мой день рождения, да? – Олег хитро щурится. Ха, провокатор хренов! Или, может, это просто ветер?

– Нет, – честно ответил я.

И даже не соврал. Ни слова. Во-первых, потому что сказал всего одно слово. А во-вторых, потому что все началось несколько раньше. На несколько лет раньше.

Тогда мне было 15. Собственно, ей тоже. Я был безграничным идеалистом, не смотрел телевизор, цитировал японских поэтов какого угодно века и среди друзей считался самым умным, хотя сволочью и задохликом. Я всерьез надеялся, что в 25 уже буду миллионером и выйду на пенсию.

А еще в том году застрелили Кобейна. После его смерти самыми модными темами для разговоров стали: 1) кто будет следующим символом поколения; 2) сколько стоил билет на Unplugged in New York; 3) “дай геометрию списать”. За мое некоторое весьма отдаленное внешнее сходство с Куртом, отчаянно поддерживаемое волосами до плеч и мертвенной (как бы героиновой, а на самом деле – просто оттого, что мало ел) бледностью, третий пункт для меня решался более или менее просто. Насчет второго я “авторитетно” хранил молчание, а вот с первым не разобрался до сих пор – то ли транссексуальный Брайан Молко, то ли замороженный Вилле Вало, то ли меланхоличный уродец Том Йорк… Фиг поймешь!

“I’m so ugly. That’s ok, cause so are you” – слова, для миллионов ставшие оправданием никчемности собственной жизни. Для N же это оказалось пустым звуком. А “Lithium” – всего-навсего каким-то там по счету элементом таблицы Менделеева.

А еще она не курила, не читала Сэлинджера (впрочем, кто среди моих друзей – кроме меня – читал его в 14 лет??), слыла недотрогой и не спешила, в отличие от многих, расстаться с невинностью.

Ее практичность и не по годам развитый рациональный цинизм шокировали не только школьных учителей, но и умеющих расшвыривать по самым недоступным углам понты сверстников. В частности, меня.

Это сейчас я всего лишь третий по красоте (после Брэда Питта и Дэвида Бэкхема) блондин из всех живущих на свете, а в то время я был самым красивым мальчиком нашей школы. Мое участие в любом школьном мероприятии гарантировало 100% явку девочек, имевших счастье учиться со мной вместе в одну смену. А – следовательно – и мальчиков, которым были небезразличны эти девочки. Кроме того, природа не обделила меня ни слухом, ни голосом, ни актерским мастерством, поэтому мое участие не сводилось к тупому стоянию на сцене. Этим, видимо, я и заслужил безграничную симпатию организатора всех наших массовых мероприятий (раньше это называлось “пионервожатый”). Впрочем, интерес был взаимным: девушка была весьма неплоха собой, хотя и несколько взрослая для меня, к тому же – замужем.

Для N же все мои заслуги – “пшик”. Как оказалось потом – напускное, типичное девичье как бы равнодушие. Но я повелся. Вслух пообещал всем своим одноклассникам: “будет моей”. Пообещал – нужно сдерживать…

Стандартная школьная дискотека. Медленный танец. Всего лишь чуть-чуть приглушенный свет, чтобы учителя могли видеть, кто кого лапает. Видимо для того, чтобы экономить на последующем определении отцовства. Анализ ДНК дорогая все-таки штука. N, старательно шепча мне на ухо, очень приблизительно переводит текст томной песенки. Я тщательно стараюсь не заржать.


Еще от автора Михаил А Камалеев
17 оргазмов весны. Маша Онегина

Две повести о любви, алкоголе, изменах, женском коварстве, неадекватном поведении и поступках, навсегда меняющих реальность.Жестко и пронзительно. Лаконичный, образный язык и ехидные наблюдения за окружающей действительностью.Едкий коктейль с не◦самой предсказуемой развязкой.


Рекомендуем почитать
Верхом на звезде

Автобиографичные романы бывают разными. Порой – это воспоминания, воспроизведенные со скрупулезной точностью историка. Порой – мечтательные мемуары о душевных волнениях и перипетиях судьбы. А иногда – это настроение, которое ловишь в каждой строчке, отвлекаясь на форму, обтекая восприятием содержание. К третьей категории можно отнести «Верхом на звезде» Павла Антипова. На поверхности – рассказ о друзьях, чья молодость выпала на 2000-е годы. Они растут, шалят, ссорятся и мирятся, любят и чувствуют. Но это лишь оболочка смысла.


Двадцать веселых рассказов и один грустный

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сон в начале века

УДК 82-1/9 (31)ББК 84С11С 78Художник Леонид ЛюскинСтахов Дмитрий ЯковлевичСон в начале века : Роман, рассказы /Дмитрий Стахов. — «Олита», 2004. — 320 с.Рассказы и роман «История страданий бедолаги, или Семь путешествий Половинкина» (номинировался на премию «Русский бестселлер» в 2001 году), составляющие книгу «Сон в начале века», наполнены безудержным, безалаберным, сумасшедшим весельем. Весельем на фоне нарастающего абсурда, безумных сюжетных поворотов. Блестящий язык автора, обращение к фольклору — позволяют объемно изобразить сегодняшнюю жизнь...ISBN 5-98040-035-4© ЗАО «Олита»© Д.


K-Pop. Love Story. На виду у миллионов

Элис давно хотела поработать на концертной площадке, и сразу после окончания школы она решает осуществить свою мечту. Судьба это или случайность, но за кулисами она становится невольным свидетелем ссоры между лидером ее любимой K-pop группы и их менеджером, которые бурно обсуждают шумиху вокруг личной жизни артиста. Разъяренный менеджер замечает девушку, и у него сразу же возникает идея, как успокоить фанатов и журналистов: нужно лишь разыграть любовь между Элис и айдолом миллионов. Но примет ли она это провокационное предложение, способное изменить ее жизнь? Догадаются ли все вокруг, что история невероятной любви – это виртуозная игра?


Тополиный пух: Послевоенная повесть

Очень просты эти понятия — честность, порядочность, доброта. Но далеко не проста и не пряма дорога к ним. Сереже Тимофееву, герою повести Л. Николаева, придется преодолеть немало ошибок, заблуждений, срывов, прежде чем честность, и порядочность, и доброта станут чертами его характера. В повести воссоздаются точная, увиденная глазами московского мальчишки атмосфера, быт послевоенной столицы.


Годы бедствий

Действие повести происходит в период 2-й гражданской войны в Китае 1927-1936 гг. и нашествия японцев.