Ни дня без победы! - [46]

Жалобным голосом попросился он у командира роты:

— Товарищ старший лейтенант, можно домой забежать? Он вот он… Там у меня мама одна. Я на минутку! Обниму маму и выскочу сейчас же!

— Валяй, Куликов, — махнул рукой старший лейтенант и отвернулся, чтобы боец не увидел его повлажневшие глаза.

У командира роты тоже была мама, и тоже одна, но на другой улице. Ему нельзя забежать к ней даже на полминутки, потому что он не рядовой боец, отвечающий в строю лишь за себя. Для командира ответственность перед солдатами и бережное отношение к ним в трудную минуту должны подниматься выше любви к маме и ответственности перед ней. Именно потому, что командиру нельзя забежать к маме, он имеет моральное право разрешить солдату забежать на минутку к маме…

Ваня влетел по знакомой лестнице. Непрерывно барабанил кулаками в дверь, пока мама не открыла. Он обнял её, поцеловал, убедился, что мама жива и здорова. Хотел бежать вдогонку за полком, но…

— Хоть минутку посиди, Ванечка! — взмолилась Александра Яковлевна. — Чашечку чаю выпей со мной, я мигом согрею…

Пока грелся чай да пока его пили, полк ушёл далеко. Как его догонишь? Трамваи ведь не ходят…

— Мама, а мой велосипед живой? — додумался Ваня.

— Стоит в прихожей на старом месте, — сказала мама.

— Дай-ка…

Ваня протёр велосипед от пыли, накачал шины, проверил цепь и педали. Всё крутилось нормально. Можно ехать!

— Как же можно по снегу на велосипеде? — возразила Александра Яковлевна. — Ты же устанешь!

— А как я за городом по всяким кочкам ездил? — весело ответил Ваня. Он был очень рад, что нашёл средство догнать полк и не подведёт доброго командира роты. — Так и поеду. Ноги у меня сильные!

— А как обратно велосипед? — спросила Александра Яковлевна.

— Пусть кто угодно забирает! Неужели после войны другой не купим?

— Ах я старая скряга, — застыдилась своего вопроса Александра Яковлевна. — Сдуру ляпнула… Бросай его, Ванечка, совсем.

Обцеловав маму на прощанье, Ваня спустил машину с лестницы. Вывел на улицу, взгромоздился на седло со своим автоматом и поехал по ледяным кочкам догонять своих.

Очень полезная машина — велосипед!

Ваня догнал полк на Обводном канале, прислонил велосипед к стене клуба имени Карла Маркса и, весь потный, запыхавшийся, занял своё место в строю.

— Видел маму!..

И он рассказал друзьям и командиру роты, как встретился с мамой, как не мог отказаться от чая, как выручил его старый велосипед.

Командир роты слушал и вздыхал… Потом сказал Ване:

— Разволновал мамашу. Теперь она думает: как ты добрался, не сломалась ли машина. Выйди-ка, солдат, из строя. Вот тебе карандаш и бумага. Напиши, что догнал часть вовремя, настроение весёлое и командир части похвалил. Сверни и брось в почтовый ящик.

Ваня присел на ступеньку и написал: «Дорогая мамочка, я догнал своих благополучно и без опоздания. Командир роты меня похвалил. Велосипед оставил возле клуба на Обводном канале. Целую тебя и желаю крепкого здоровья. Твой сын Ваня».

Свернул бумагу солдатским треугольником, написал адрес и опустил письмо в почтовый ящик.

С тихим гулом, не бряцая оружием, подошли гвардейские полки к передовой линии и растеклись по траншеям.

Преодолевая упорным взглядом тьму, всматривались солдаты в первые двести метров, с которых начинается победная дорога от Ленинграда до Берлина.

7. РАССКАЗ О ТОМ, ИЗ-ЗА ЧЕГО НАРУШИЛИ УСТАВНЫЙ СТАТУТ

Поздний январский рассвет был ещё более поздним из-за тумана и колкого снега. В траншеях под Пулковом, растянувшихся на пятнадцать километров, завтракали солдаты. Молча, аккуратно и основательно они готовились к атаке. Говоров научил войска проверять всё: от гранаты и автомата до портянки и пуговицы.

В холодных домах Ленинграда просыпались люди и не знали ещё, что не будет больше блокадных ночей, не будет обстрелов.

Но вот совсем рассвело.

— Артиллерийскую подготовку будем вести час двадцать минут, — сказал Говоров.

Он всё время помнил о трёх десятках неподавленных огневых точек, из-за которых напрасно гибли люди.

Открыли стрельбу три тысячи орудий и миномётов. Воздух набух дымом и жаром. Грохот давил на уши. От опаляющего зноя стрельбы раскраснелись лица бойцов.

Втиснутый в земляные берлоги враг принимал на головы огненный дождь.

Налетели штурмовые самолёты и осыпали позиции фашистов прицельными бомбами. Ошеломлённые этим сверхужасом, фашисты задыхались в дыму и пламени.

В одиннадцать часов добавила огня наша реактивная артиллерия. Казалось, что загорелись камни и земля.

Восемьдесят минут кончились, и грохот внезапно стих.

Но вдруг опять загрохотало: это сапёры взорвали минные поля перед нашими траншеями. Путь пехоте открылся.

Взлетели ракеты, рассыпались в небе искрами.

Первыми выскакивая из траншей, офицеры кричали:

— За Ленинград!..

Неслышно для тех, кто был с ним на командном пункте, Говоров произнёс одними губами:

— За расстрелянные липы Стрельнинского парка.

И те, кто приказывал, и те, кто исполнял, все вы расплатитесь сполна. Высокая человеческая совесть не даёт права исполнять приказ, если приказывают убить невинного, разрушить мирное жилище, осквернить народную святыню.

Думая так, Говоров смотрел на бегущую в атаку первую линию пехоты, десять тысяч солдат и офицеров. Ему привычно было зрелище движущихся армий, громадных масс организованных его волей людей, но эта атака потрясла сознание. Поднялась вторая линия, тоже десять тысяч воинов, и побежала вслед за первой.