Ни бог, ни царь и не герой - [3]

Видно, очень еще по-ребячьи я выглядел, если конвоир решил так меня припугнуть.

Я был ошеломлен: за книжку в тюрьму?! Что же такое написано в ней?! Я спрятал ее за пазуху и, боязливо озираясь, дал стрекача подальше от поезда.

Теперь подарок арестованного студента занимал все мои мысли. День тянулся медленнее обычного — мне хотелось скорее оказаться дома, чтоб прочесть страшную книгу.

…Прошло больше месяца. Я чуть ли не каждый день украдкой извлекал книгу из своего «тайника» на сеновале и добросовестно пытался ее читать. Однако, увы, я ровным счетом ничего не понимал. Так и не одолел я своей первой нелегальной книги.

В нашем хоре пел бас — токарь механического цеха Вася Чевардин. Среди рабочих Вася слыл смелым парнем: когда хотели с чем-нибудь обратиться к инженеру или управляющему, всегда просили пойти Васю Чевардина.

Про Васю еще шепотом поговаривали, что он, мол, всем хорош, да одна беда: не любит царя и даже, видать, не верит в бога!..

К Васе Чевардину я и надумал пойти с книжкой: может, объяснит, о чем в ней пишут.

Однажды вечером после спевки я позвал Васю в укромное местечко и, вытащив книжку из-за пазухи, показал ему.

Вася перелистал ее и спрятал во внутренний карман пиджака.

— Откуда она у тебя?

Я все ему рассказал.

— Только, пожалуйста, никому не говори про нее, а то нас обоих посадят в тюрьму или покатают в бочке с гвоздями.

— Я-то не скажу, — засмеялся Вася. — Вот ты не разболтай!

Через некоторое время Вася сам после спевки отозвал меня в сторонку.

— Ты доктора Модестова знаешь?

Я знал доктора Модестова, одного из представителей немногочисленной медицинской корпорации тогдашнего Сима.

— Вот тебе записка, — продолжал Вася. — Отнесешь ее к Модестову. Только, смотри, никому не рассказывай, что я тебя послал.

Для Васи я выполнил бы все что угодно.

— Только иди попозже, когда стемнеет.

Доктор жил во втором этаже. Я поднялся по чистенькой деревянной лестнице и дернул красивую медную ручку. Дверь была заперта. Это меня удивило — дома рабочих никогда не замыкались. Почему же замыкается доктор Модестов?

Я негромко постучал. Зашаркали туфли, и дверь приоткрылась.

— Тебе что? — Пожилая, очень чисто одетая женщина оглядела меня с ног до головы.

— Мне доктора… господина Модестова…

— Доктора?! — в голосе женщины прозвучало удивление. — Ну, зайди, обожди здесь.

Она удалилась, и через минуту быстрой энергичной походкой в прихожую вошел хозяин квартиры. Он был невысок, коренаст. Его рыжеватые волосы и усы слегка вились. Я впервые видел Модестова так близко, и мне очень понравились его глаза — голубые, добрые и умные. Я снял картуз, вынул из-за картонного ободка записку и отдал доктору. Он улыбнулся, ласково похлопал по плечу и сказал:

— Подожди меня пять минут, юноша. Я скоренько. — И исчез так же быстро, как появился.

Я огляделся. Красивая темная мебель, зеркало, ковер на паркетном полу, замысловатой формы лампа под потолком. Я и не заметил, как хозяин вернулся.

— Что, ориентируешься? — спросил он и, видя, что я его не понял, поправился: — Знакомишься с обстановкой, то есть? Правильно, в новом месте всегда надо хорошенько оглядеться. Запомни, юноша, это. Ну, Васину записочку я прочитал. Раздевайся, дружище, да пойдем-ка в дом.

Мы вошли в просторную столовую. Над столом, покрытым расшитой какими-то невероятными цветами скатертью, горела лампа под шелковым оранжевым абажуром, освещая сидевших вокруг пятерых рабочих нашего завода. На столе весело и уютно шумел большой, ярко начищенный медный самовар, стояли закуски, варенье, сахар.

— Садись, ешь, пей чай. Небось еще не ужинал?

Я страшно конфузился — мне никогда не приходилось видеть такого великолепия. Уселся на краешек стула, но к чаю не притрагивался.

— Ну, что же ты?

— Да я ужинал, не хочу, спасибо.

— Ну, ну, не стесняйся, чувствуй себя как дома.

Рабочие рассмеялись.

— Он и чувствует себя как дома, — сказал один из них. — Привык не жрать, в избе-то хоть шаром покати. Кушай чай, Ванюшка. Доктор свой, хороший человек.

Я и вправду почувствовал себя хорошо и спокойно, словно давно знал доктора и рабочих, собравшихся у него, словно мне не впервой бывать здесь, в этой уютной и гостеприимной квартире, с этими хорошими, доброжелательными людьми. Я налил чай из чашки в блюдце и стал потихоньку дуть на него и прихлебывать. А гости продолжали разговор. О чем же они говорили? Слова были все как будто русские, знакомые, а разговор непонятный, как та книжка, которую подарил мне студент-арестант.

Потом доктор Модестов подсел ко мне и по-дружески стал расспрашивать, как я живу, отчего так плохо одет, хуже, чем другие рабочие, нравится ли мне петь в хоре, большая ли семья, кто работает… Впервые образованный человек, по моим тогдашним понятиям «господин», беседовал со мною как равный с равным, и я чувствовал, что вопросы его — не простая вежливость или желание войти в доверие, нет доктор Модестов искренне интересовался мною, Ванюшкой Мызгиным, простым, малограмотным рабочим парнем, моей жизнью, моими горестями, моими надеждами и мечтами.

— Значит, у вас работают трое — отец, ты и мать? Так? И все же вы не сводите концы с концами! А вот у управляющего заводом ты бывал?